Саги сидел на крыльце, сцепив пальцы с тёмными каплями ногтей. Распущенные волосы своей белизной подчёркивали угольную черноту бровей, длинных ресниц и узоров печати мастера, создавшего эту дерзкую красоту. Сердце пропустило удар, снова забилось — и вместе с неслучившимся ударом ушёл и гнев.
Ресницы Саги дрогнули и поднялись, обнажая изумительную синеву глаз.
— Ну как прошло? — тихо спросил Саги и разомкнул пальцы.
Он стал тереть запястье. Я вошла и, затворив дверь, прижалась спиной к холодному дереву:
— Мерзко. Считают меня ещё одной Адели. По жребию очерёдность хотели определить.
Щёки Саги пошли алыми пятнами, он вскочил:
— Что?
Глаза сверкали, точно драгоценные камни, я вздрогнула, но неестественный блеск пропал. Померещилось? Стремительно приблизившись, нависнув надо мной, Саги повторил:
— Что они делали?
Его дыхание обжигало мне лоб, а этот гнев… Была бы эта ярость настоящей, чтобы человек так беспокоился обо мне!
— Да просто шутили не очень приятно, — я повела плечами, будто сбрасывая сальные взгляды. — Но ничего страшного. Есть вода тёплая?
С болезненной нежностью Саги разглядывал моё лицо. Сглотнув, провёл пальцем по скуле, скользнул на губы.
И этот пристаёт.
Да сколько можно?
Пусть только попробует поцеловать — в пах дам не задумываясь.
Будто почувствовав угрозу, Саги резко отступил:
— Да, есть.
Надеюсь, на сегодня приключения закончились.
Но опыт показывал, что в Холенхайме неприятности так просто не заканчиваются.
ГЛАВА 32
В которой главное оружие — чувственность
…также по вашему желанию он может вовсе не иметь мимики, а может имитировать человеческую.
Из инструкции по заказу гомункула
Будто в живот толкнули — и я проснулась. В темноте потолок и стены сумрачно высвечивались, обволакивая трюмо, стеллаж, прямоугольник штор с вертикальной щелью. Сердце выстукивало барабанную дробь. Рука свисала с края постели, окутанная прохладным воздухом, и я втянула её под одеяло, съёжилась. Волнение бродило по телу мурашками и скребущим потягиванием нервов, хотя я не чувствовала ни постороннего присутствия, ни иных явных поводов для беспокойства. Просто ночь, окно заперто и задёрнуто шторами. Тихо.
Что не так?
Должно быть спокойно, но… Закрыв глаза, я прислушалась к чувствам: тревога бродила, прихватывая кишечник, но и выше, в груди, словно что-то копошилось. Шумно выдохнув, я провела ладонью по груди, ниже, помедлила у пупка и спустила ещё ниже — ничего необычного.
И всё же…
«Подумаю об этом утром», — я перевернулась на другой бок, но дышать было тяжело.
Магия.
С ней что-то не совсем так — впрочем, с ней всегда теперь будет не так. Магия будто волновалась, и… её мало, слишком мало после нескольких часов сна. Прошиб холодный пот. Неужели ещё какие-то последствия инициации с гомункулом?