Действительно, мы имели довольно потешный вид для американцев конца девятнадцатого столетия, да и находились в достаточно дикой компании, когда выступили поздно вечером из города с отрядом Тицока. Каждый из нас захватил с собой полдюжины дротиков, а на поясе, надетом сверх стеганой кирасы, имел маккагуитл – тяжелый, обоюдоострый меч с зубчатыми краями – отличное оружие, если оно управляется сильной рукой. Собственно, мы с Янгом захватили с собой дротики только скорее в угоду Тицоку, чем в надежде пустить их в дело, потому что не умели метать их хорошенько и могли сражаться только мечем и в рукопашном бою. Что же касается Рейбёрна, то он прилежно практиковался в метании дротика и, будучи необыкновенно ловким на все руки, вскоре делал большие успехи в этом искусстве дикарей. Солдаты нашего отряда, совершенно голые, гибкие и мускулистые, были большей частью вооружены копьями и пращами; у каждого офицера был меч и несколько дротиков. Пока мы быстро маршировали по дороге, мне пришло в голову, как удивился бы президент Мичиганского университета и мои сотоварищи, профессора, в этом ученом учреждении, увидев меня среди такой варварской ватаги и в таком варварском одеянии!
Незадолго до заката солнца мы достигли места на мысе, выбранного Тицоком для нашей засады. Час спустя, при наступлении темноты, один из наших сторожевых воинов прибежал с известием, что большая лодка направляется как раз к тому месту, где мы стояли; по его словам, весла гребцов были обвернуты чем-то мягким, потому что не издавали ни малейшего плеска. Наши люди встрепенулись, поправляя оружие, чтобы все было наготове, когда наступит момент выскочить из засады. Но так как весь отряд состоял из дисциплинированных людей, то они понимали, что для успеха нашего плана надо сохранять полнейшую тишину, и их движения были до того осторожны, что этот моментальный слабый звон оружия едва нарушил глубокое ночное безмолвие. Между тем проходили минуты за минутами и наконец прошло не менее часа; густой мрак тропической ночи окутывал нас, а присутствие неприятеля пока не обнаруживалось ни малейшим признаком. Тицок стал тревожиться. Очевидно, мы не угадали плана врагов. Если бы они вздумали заменить наших убитых часовых своими и овладеть мысом, перерезав пришедший на смену караул, то мы давно уже вступили бы с ними в бой. Однако ночь проходила, а ничто, кроме виденной на озере лодки, не показывало, что так напряженно ожидаемая нами вылазка должна осуществиться. Мы уже стали думать, что разгоряченная фантазия ввела нас в заблуждение. Во всяком случае, нам не оставалось ничего более, как стеречь свой пост до утра; какая-нибудь случайность могла отсрочить нападение, а необходимость удержать за собой мыс была до того настоятельна, что мы не могли рисковать, уведя своих людей обратно. Сидеть сложа руки в темноте было очень скучно; к тому же предшествующий день выдался очень утомительным и тревожным; часы так медленно шли и я не раз невольно впадал в дремоту, за что немедленно упрекал себя; впрочем, с моей стороны это было отчасти извинительно; ведь я не был воспитан как солдат, а провел всю жизнь в кабинетных занятиях, придерживаясь здравого правила, что ночь дана людям для отдыха души и тела. И вот среди самой сладкой дремоты – когда мне снилась моя прежняя мирная жизнь в Анн-Арборе – я был внезапно разбужен Рейбёрном, бесцеремонно схватившим меня за плечо и шептавшим мне на ухо: «Что бы это значило?»