Вот только почему-то сплошь и рядом не получается так, как хочется (по потребностям). И даже не выходит так, как можется (по возможностям), что очень многих заставляет принять близко к сердцу расхожие марксистские сентенции о всевластии обстоятельств, которые, дескать, не дают нам жить так, как мы хотели бы. Однако, положа руку на сердце, любой из нас, особенно если ему заодно придется поклясться чем-то святым, согласится и с Андре Моруа, который как-то сказал, что любому человеку в течение одного только дня предоставляется не менее семи возможностей изменить свою жизнь. И с Ильей Сельвинским, горько сетовавшим, что, мол, всякая жизнь, какая ни есть, – это мир упущенных возможностей…
Однако на деле мы раз за разом проходим мимо сонма возможностей, которые могли бы сделать нашу жизнь более эффективной и счастливой. И начинаем искренне верить в то, что все-таки есть она – та самая судьба, от которой не уйдешь. Но тогда встает следующий, уже действительно интересный вопрос: а где и как она записана? Вопрос, скрытно подразумевающий другой: а нельзя ли переписать свою судьбу? Попробуем разобраться в этих вопросах с чисто психологической (в широком смысле этого слова) точки зрения.
Когда-то давно я встретил фразу, которая буквально запала мне в душу и, видимо, стала одной из причин появления этой книги (как жаль, что я не помню ее – фразы – автора):
От судьбы не уйдешь. Потому что твоя судьба – в тебе самом. А от самого себя ты никуда не сможешь деться…
А было мне восемнадцать, и учился я тогда на факультете психологии Московского государственного университета. И интересовался всем, что может помочь мне состояться – т. е. сделать свою судьбу достойной того незаурядного представителя биологического вида Homo Sapiens, каковым я себя тогда считал (и считаю до сих пор – но уже обоснованно).
Хорошо помню, как кинулся я за ответом на вопрос, что же во мне самом (остальные меня тогда практически не интересовали) определяет мою собственную жизнь и судьбу. Сначала к преподавателям, которые, выслушав мою вдохновенную речь, быстренько погасили мой пыл, сообщив, что в материалистической психологии вопрос о детерминации поведения и деятельности человека рассматривается с точки зрения концепции социальной обусловленности, вскрытой в трудах классиков марксизма-ленинизма, а судьба как таковая – понятие идеалистическое и потому всерьез не рассматривается. А после – к книгам, содержание которых выходило далеко за пределы академического курса психологических дисциплин (например, именно тогда я узнал о «буржуазной по сути» трансперсональной психологии, признавшей и доказавшей возможность существования сознания человека вне его материального носителя – мозга). Ответ я, однако, в то время так и не нашел. И, разочаровавшись, постарался забыть и сам вопрос, для чего с удовольствием окунулся в стихию студенческой вольницы. А спустя два десятка лет, пережив за это время и падения, и взлеты, и позор, и славу, и бедность, и достаток и как-то под настроение осмысливая свою жизнь, я внезапно озаренно понял, что она сложилась именно так, как и должна была сложиться, – пусть, возможно, и не самым удачным образом, что через кажущийся хаос событий и обстоятельств прошедшей жизнедеятельности красной нитью проходит какой-то лейтмотив моей собственной судьбы. Как будто кто-то или что-то, невзирая на внешние препятствия и внутреннее мое сопротивление, упорно толкал(о) меня в нужном направлении, продвигая к каким-то загадочным целям и смыслам. Несмотря ни на что и даже особо не обращая внимания на мои собственные желания. Так что, «скользя и падая и поднимаясь вновь» (Метерлинк), делая три шага вперед и только два – назад (хотя мог бы сделать и четыре), я все-таки шел к чему-то предназначенному мне, и только мне. По дороге, уготованной только мне одному. И тогда я снова вернулся к вопросу о том, какие психологические механизмы определяет жизнь и судьбу человека, и даже, кажется, нашел ответ или, точнее, ответы. И создал Восточную версию нейропрограммирования (ВВН) – науку, позволяющую взять бразды управления своей жизнью и судьбой в свои же собственные руки.