В подмосковном посёлке, где я вырос и живу до сих пор, Революцию праздновали так: все строились в колонны, получали флаги и под советскую музыку шагали на стадион. Там с трибуны перечислялись успехи-достижения-обязательства. Никто не ждал неожиданностей и потому особенно не вслушивался. Дальше микрофон начинал перечислять: «Слава нашим…» Назывались номера цехов, школ, отдельные профессии. Нужно было дождаться, пока назовут твоих и кричать «Ура!!!». А потом можно было сдать флаг начальству, найти родителей под каким-нибудь транспарантом и вместе идти домой. Это был призрак участия в политике, призрак причастности к государству, призрак классовой общности и призрак народной революции. Как и когда всё это превратится в бесклассовый мир космических сверхлюдей, описанный в «Туманности Андромеды» и «Далекой Радуге», я не понимал, но надеялся, что это понимают другие, взрослые и наделенные властью люди.
Позже, в старших классах, когда надежд на взрослых поубавилось, а главным признаком ума стал считаться смех по любому официальному поводу, мы много шутили над Революцией. Над тем, как восстание чуть не сорвалось из-за кражи прожектора, которым предполагалось сигналить с Петропавловской колокольни матросам «Авроры», чтобы они давали свой исторический залп. Или над тем, как партийная цензура вырезала из «Октября» Эйзенштейна «порнографические» кадры: стреляющие по Зимнему Дворцу пулемёты были сняты как стальные фаллосы гранитных атлантов.