, объявил им, что новгородцы прислали к нему этих двух именитых мужей, — он указал на Назария и Захария, — поклониться и назвать его государем своим от лица архиепископа, веча и всего Великого Новгорода.
— Изготовься с провоженною дружиною ехать к ним в повечерье. Я хочу обослаться с ними вестью и спросить их, что разумеют они под словом «государь»? — обратился он к боярину Федору Давыдовичу.
— Что разуметь иное, — отвечал Федор Давыдович, — как не совершенное покорение их под власть твою, государь!
Начались шумные поздравления и клики непритворной радости.
— Насилу-то хватились за ум!
— Что, видно, Литва-то не по губе пришлась!
— Не как прежде таращились!
— Спешили мы их!
— Теперь одной грудью будем отстаивать Русь святую!
— Теперь пора ближайшую соседку, Тверь, добыть мечом! — воскликнул кто-то.
— Вестимо, — подхватили другие, — вишь, слухи носятся, будто и к ним Литва бесовская привела чуму свою.
Великий князь приказал бирючам[54] разгласить народу о прибытии послов новгородского веча и выкатить ему еще несколько бочек вина, а гостей пригласил к трапезе.
Почетный пир начался.
Когда он близился к концу, Иоанн повелел принести запись к новгородцам, и дьяк, составивший ее, прочитал ее вслух. Назарий и Захарий приложили свои руки, а боярин Федор Давыдович почтительно принял ее от великого князя, обернул тщательно в хартию, в камку, спрятал ее и, переговорив о чем-то вполголоса с Иоанном, поклонился ему и вышел поспешно из палаты.
— Быть войне! — шепотом заговорили бояре.
— Да, не миновать! — отвечали тихо другие.
— Дело сделано, полно крушиться, — заметил Стрига-Оболенский задумавшемуся Назарию.
— Да, не воротишь, — вздохнул тот. — Теперь, может, уж роковая запись мчится…
— Не только врата моих хором, но и сердце всегда для тебя открыто, честный боярин! — сказал великий князь Назарию, прощаясь с ним.
Мы знаем, какое впечатление произвели в Новгороде полученные записи Иоанна, и знаем также ответ на нее мятежных новгородцев.
Конец первой части