Подумав об этом, Ольбрихт снисходительно хмыкнул про себя. В подготовительной суете организаторы забыли определиться лично с ним, Ольбрихтом. Не то чтобы совсем, но как-то слишком уж неясно.
Оно, конечно, не время сейчас делить посты и портфели, как бы не пришлось разбираться с висельничными петлями. И все же… В свои шестьдесят четыре, при тех заслугах, а также усилиях и риске, которые выпали на его долю в этом святом заговоре генералов, он мог бы спокойно претендовать и на любой из этих двух постов. Или пост главнокомандующего сухопутными силами, который почему-то предопределен фельдмаршалу Витцлебену.
– На связи генерал Фельгибель, – слышится из адъютантской голос дежурного офицера.
Ольбрихт метнулся к столу, схватил трубку.
– Здесь генерал Ольбрихт. Что там у вас происходит, генерал? До нас дошли слухи…
– Они правдивы, – голос Фельгибеля сухой, взволнованный, и в какие-то мгновения Ольбрихту кажется, что он дрожит. – Совершено покушение на фюрера. Об этом, очевидно, будет официальное сообщение, – на всякий случай подстраховывается начальник службы связи, чтобы подслушивающие воспринимали его слова как официальный ответ на запрос штаба армии резерва, а не как беседу двух заговорщиков. – Взрыв был очень мощным. Очень…
– А что фюрер?
– Хотите спросить, не погиб ли он? К счастью, он жив и находится в безопасности.
Худощавое лицо Ольбрихта покрывается испариной. Забыв о платочке, он прямо ладонью вытирает глубокие, чуть ли не до темени, залысины, и нервно подергивает плечами.
– Вы уверены, что фюрер в безопасности? Что он жив, и что?..
Бек и Геппнер медленно, словно лунатики, поднимаются со своих мест и почти на носках приближаются к столу, за которым стоит заместитель командующего армии резерва, словно хотят услышать ответы Фельгибеля собственными ушами.
– Я бы, скорее всего, ответил, что да, уверен. Но сейчас здесь слишком много людей, все взвинчены и никто ничего толком не знает. Если позволите, я позвоню вам через несколько минут.
– Мы уже ждали твоего звонка, Фриц, – только сейчас, несколько опрометчиво, напоминает ему Ольбрихт о том, что он сам обязан был связаться с ним и произнести хотя бы ту одну-единственную фразу, которая была ими обусловлена, – «Штиф приведен в движение». Именно она послужила бы сигналом к проведению всей операции «Валькирия». – И будем ждать дальше.
Ольбрихт положил трубку и, сдернув с переносицы невзрачные мутноватые очки в круглой металлической оправе, принялся усердно протирать их, стараясь при этом не встречаться взглядом со своими сообщниками.