, верное для некой разновидности Маршаллова долгосрочного равновесия. Потому что, как продемонстрировал сам Фишер, к этому равновесию не приводит тот механизм, который можно полностью объяснить в терминах его пяти факторов. Его можно только суммировать, но нельзя «каузально объяснить». Более того, он применял уравнение обмена к одному году за другим, а значит, к условиям, которые были весьма далеки от состояния равновесия. Я невольно думаю, что в этом случае крестоносец повел ученого неверной дорогой. Фишер возлагал большие надежды на компенсированный доллар. В нем кипела кровь реформатора. Ему нужен был простой план стабилизации покупательной силы – такой же простой, как его более поздние идеи, печатные деньги и сто процентов, чтобы убедить непокорное человечество, и научное обоснование этого плана также должно было быть несложным. Это обстоятельство кажется мне достаточным объяснением этой загадки
[172]. Я не собираюсь обсуждать здесь вопрос экономического крестового похода. Однако позвольте мне спросить мнение читателя: что выиграл хотя бы конкретно в этом случае сам Фишер благодаря этому крестовому походу? Что выиграла экономическая наука, наша страна, весь мир?
Реформатор денежной системы также вмешался и в научные разработки Фишера – как практические, так и теоретические – в области экономического цикла. Но эти разработки все же куда важнее, чем считает большинство экономистов[173]. Они представляют собой модели эконометрических исследований; они, возможно, повлияли на развитие стандартной процедуры этих исследований. Затем эконометрика Фишера стала развиваться в совершенно ином направлении: исследование 1925 года предполагает явно динамическую модель (см. последнюю сноску), притом что бум на такие модели наступил несколько лет спустя. Наконец, с достойной восхищения интуицией Фишер перечислил все пусковые механизмы циклического движения, так что оставалось лишь разработать его modus operandi, чтобы создать удовлетворительную объяснительную схему.
Но чтобы это осознать, мы вновь должны «пробиться» сквозь фасад. Пусковые механизмы расположены не там, где должны быть, то есть не на почетном месте в начале книги. Они задвинуты в пятую главу. На поверхности же мы видим чрезмерную задолженность и процесс ее дефляции, «корень всех зол». Иными словами, Фишер сводит все к механически контролируемому поверхностному явлению и в результате начинает использовать термин «цикл» по отношению к любому фактическому историческому событию. Рост же и сокращение долга, связанные с растущим и падающим уровнями цен, вновь приводят нас к реформе денежной системы – теме, которая наиболее интересовала Фишера в момент написания книги. Фишер по-прежнему продолжал рекомендовать компенсированный доллар, но уделял ему уже совсем немного внимания. Вместо той яростной защиты этого плана реформ, которую мы видели в «Покупательной силе денег», в третьей части «Подъемов и кризисов» мы видим простое и изложенное популярным языком исследование средств денежного контроля, с которым согласятся почти все экономисты и которое включает почти все стратегии «рефляции», принятые или предложенные впоследствии. Я не хочу ни преуменьшать достоинства, ни подвергать сомнению мудрость всего того, что Фишер написал в этой книге. Напротив, учитывая дату выхода этой работы, я считаю, что Фишер заслуживает за нее даже больших почестей, чем полученные им. Но я все же хочу подчеркнуть, что это не единственное, чем хороша эта книга, и что за ее фасадом кроется нечто куда большее