– Пся крев! – Рослый блондин оступился, запнувшись о скрытый в траве камень. Выругавшись, он поймал насмешливый взгляд обернувшегося идущего впереди и насупился.
– Брат Андрэ, брат Андрэ… Епитимья по тебе горючими слезами плачет, – ласково пожурил его пожилой предводитель маленького отряда. – Когда же ты научишься сдержанности?
– Когда все твари разом провалятся в ад! – пробурчал себе под нос поляк, но был услышан.
– Не за тем ли мы идём сейчас, сын мой?
Блондин пробормотал что-то в ответ, но теперь уже настолько тихо и неразборчиво, что и сам, скорее всего, не разобрал бы.
– А ты что скажешь, брат Павел? – Надо полагать, обладателю сандалий и хорошего настроения надоело идти молча, потому он обратился ко второму из своих спутников:
– Ваше высоко…
– Просто брат Иоанн, брат Павел. Договорились же, – осуждающе покачал головой пожилой епископ[1]. – Так что ты думаешь о нашей… миссии?
– Я делаю, что мне говорят, – донеслось из-под капюшона. – И рад, когда это идёт на пользу нашей матери-Церкви.
– То есть возможные последствия тебя не пугают? – с искренним участием продолжал допытываться пожилой монах.
– Нет… брат Иоанн. – Монах, не прекращая размеренно шагать, поклонился старшему.
– Да что вы его спрашиваете? Этих книжных червей ничего на свете не интересует, кроме смешения подозрительных субстанций и получения из них ещё более подозрительного дерь… Я хотел сказать – результата! – влез в беседу голубоглазый.
Кстати, весь разговор происходил на благородной латыни, которой все трое отлично владели.
– А тебя, брат Андрэ, ничего не интересует, кроме разудалых драк, – хмыкнул архиерей. – Даже удивительно, что магистр вашего ордена выдвинул для проведения обряда именно твою персону – это после всего того, что о тебе нарассказывал.
– Ну, вообще-то кое-что интересует… – мечтательно закатил ясны очи бывший шляхтич, но вовремя спохватился и немедленно сделал скорбное и постное лицо. – Молитвы и служение на благо мира христианского.
Помянув христианский мир, брат Андрэ истово перекрестился, но сделал это с такой рожей, что архипастырь вынужден был отвернуться – до того комичными были усилия проходимца в сутане изобразить благочестие.
– Похоже, ты не очень-то веришь в благополучный исход нашего дела, – ворчливо прокомментировал Иоанн. – А зря. Если Ему будет угодно, вместо вечной войны настанет мир.
Поляк ещё раз наложил на себя крестное знамение, когда епископ упомянул Всевышнего, но в этот раз с подобающим выражением лица. Но язык за зубами всё-таки не удержал, без тени сомнения припечатав: