А может, именно в том и дело, что это не военный поход? Они разговаривали о том во время совета, прежде чем колесницы отправились на юг, и, кажется, именно Анд’эверс обрадовал их таким утверждением. Когда кочевники впервые сражались с верданно за Лиферанскую возвышенность, ударила конная армия, быстрые и ловкие летучие отряды, во время борьбы с восставшими Фургонщиками се-кохландийцы тоже сражались исключительно конницей. Но теперь отношения между Сынами Войны натянуты, ни один из них не может оставить своих женщин и детей, стада скота и табуны в Великих степях без охраны. Могло бы статься, что, пока он будет занят сражением, сосед вырежет его соплеменников и захватит имущество. Война войной, но Йавенир от нее не выздоровеет. А когда умрет, безопасней будет держать свои семьи и стада под боком, чтобы было к чему возвращаться.
Конечно, могло случиться и так, что Сын Войны желает, чтобы верданно выехали на возвышенность. В конце концов, пленные признались, что он выдвинулся раньше, рассчитывая на хорошую добычу, а потому он не должен пытаться задержать их под неприступной стеной Олекад; скорость марша диктует его алчность, он предпочитает добраться до места как раз тогда, когда бо́льшая часть невообразимых богатств окажется на расстоянии вытянутой руки. А потому, возможно, отсутствие разведчиков, предупреждающих его племена, – это обычная дерзость, поскольку он верит, что все равно сумеет захватить любой лагерь. А значит, не ждет нападения, а верданно обладают реальным шансом разбить и оттолкнуть его единым, внезапным ударом.
Кошкодур скрежетнул зубами. Прикидки, сомнения, теории… Проклятие, когда он во время войны командовал ротой, все было куда проще: получив приказ, они садились на лошадей и отправлялись в бой. Когда он метался по Степям во главе банды отчаянных людей, тоже не слишком часто думал о будущих днях, жилось тогда от добычи до добычи, от нападения до нападения. Иначе тогда он вкушал мир: кусками, давясь и яростно вгрызаясь в каждое мгновение. В армии ответственность с его плеч снимала военная иерархия, во время разбойных налетов – собственный кодекс, которого он придерживался, и осознание мимолетности жизни бандита. Нынче ешь и пьешь, завтра – тобой кормятся стервятники. Но теперь…
Он окинул взглядом Лею, чей мышастый конек подпрыгивал в смешной рыси, на чернявого Ландеха, на Нияра, что как раз болтал с Верией, и на все еще сосредоточенного Йанне. С того времени, как погибли его братья, у Кошкодура не было никого, кого он мог бы назвать семьей, никого, чья смерть его коснулась бы, но с ними, товарищами по чаардану, был он настолько близок, что почти читал их мысли.