Фургоны ставили под разными углами, с некоторых снимали колеса, чтобы нельзя было оттянуть их по земле, другие переворачивали набок и крепили к вбитым кольям. Некоторые из полукругов неплотно прилегали к соседям, чтобы можно было выпустить из них колесницы. Все это занимало много времени, но создавало лабиринт, который придется штурмовать линию за линией. Всякий раз, когда враг захватывал одну стену, он оказывался перед следующей, еще более мощной. Его отряды не видели друг друга, не знали, удалась ли атака остальных, нужно ли им напирать или отступать. Чтобы захватить сердце лагеря, следовало пройти через десяток полукружий. Порой – и через больше. Десять линий смерти.
Что не меняло факта: Мертвый Цветок предназначен для того, чтобы сражаться до конца. Или враг считал себя побежденным и отступал – или все гибли. Нельзя было выйти из него и отправиться в путь раньше, чем противник бежал, а уж те, кто перед ними, наверняка не сбегут.
– Да, я знаю, что это значит. Вы станете биться до конца, чтобы дать время остальным. Но это не имеет значения, потому что худший из врагов – уже в вашем лагере. – Саонра заглянула ей в глаза, будто в поисках следов отчаяния. – Жажда. Кони, которых захватили во время боя с вашими колесницами, пили так, словно два дня им жалеют воды. Чем вы погасите горящие стрелы? Что удержит чары, несущие пламя? Завтра Мертвый Цветок увянет.
Она облизала губы быстрым, нервным движением.
– А ты? Примешь милость?
– Милость? Чтобы не увидеть, как вы станете гибнуть?
Взгляд подкрашенных глаз затвердел:
– Как пожелаешь, савеньйо.
Она ушла.
Боль осталась.
* * *
Сумерки приходили быстро, но словно украдкой. Тучи затянули солнце, потому небо начало темнеть, сгущаясь все более глубокой серостью, чтобы наконец прикрыть всю долину черным покрывалом. Ничего не просматривалось дальше чем на тридцать шагов.
Лагеря были готовы к битве. Демонстрация силы возымела эффект, верданно остановились и превратили караван в бронированную крепость. Однако – в крепость, бронированную лишь деревом и землею, а Вольным Племенам доводилось уже брать и такие, что состояли из камня и скал.
Йавенир стоял на поле, озирая готовящихся к битве воинов Дару Кредо. Ох, он видел гнев и ярость молодого вождя, но старца они не волновали. Этот Сын Войны слишком уж усилился, слишком продвинулся на пути к титулу Отца. Он одним из первых попытался бы захватить власть, едва над Золотым Шатром повисла бы Сломанная Стрела. Потери его не настолько уж велики – всего-то две-три тысячи воинов, остальные – раненые, которых целители поставят на ноги, но пройдут годы, пока Ких Дару Кредо вернет свой авторитет в достаточной мере, чтобы старшины племен позволили ему попытку бунта. Его даже нет нужды менять – отныне Сыновий Пояс станет больше сдерживать его движения, чем придавать сил.