Это ошарашило Поппи. Она впервые слышала о другом ребёнке; раньше у бабушки подобные мысли не появлялись. При сочетании ясной речи и неясного чувства реальности очередная навязчивая идея могла оказаться такой же чепухой, как мысль о родстве с Джоан Коллинз. Но Поппи поняла, здесь кое-что посерьёзнее. О психическом состоянии Доротеи говорили её глаза. Когда старушка несла чушь, они блестели, взгляд становился рассеянным. Но сегодня он был ясным и чётким; значит, несмотря на усталость, бабушка не только правильно мыслила, но ещё и делала какие-то логичные выводы. Доротея продолжала:
– Мне кажется, он где-то неподалёку от нас. Интересно, что он сейчас делает? Как тебе кажется, он рядом?
– Наверное, бабуль.
– Я хочу сказать, если твоя мама не хотела ребёнка, это не значит, что его не хотела я. Он отправился в хорошую семью. Я знаю, она нашла ему достойных родителей. Но у меня странное чувство, будто он совсем близко. Представляешь, Поппи Дэй, если он живёт за углом? Вы видитесь каждый день и даже не знаете друг о друге!
– Как его звали, бабушка?
– Кого?
– Другого ребёнка.
– Какого ещё другого ребёнка, Поппи Дэй?
– Ребёнка, о котором мы говорим. Которого мама отдала в чужую семью.
– Ты городишь вздор, Поппи Дэй. У нашей Джоан была только ты. Она тебя берегла как зеницу ока, молилась на тебя.
Поппи улыбнулась. Да бабушка хитрит, намеренно вводит ее в заблуждение, чтобы правда не была такой горькой. Она представила себе разговор Доротеи с мистером Вирсвами: «Мама её бережёт как зеницу ока, молится на неё!», а он в ответ: «И папочка её балует, она любимая папина дочка!» Какой, оказывается, чудесной была жизнь Поппи Дэй. Мама её обожает, на руках носит, папа в ней души не чает – повезло же девчонке!
Усталость сбивала Поппи с ног, как волна. Она впервые ощутила, как устаёт разум. Тело было ещё полно сил, но мозг утомлён, растерян, измучен переключением с одного на другое после долгих тягостных мыслей.
– Ну, раз всё в порядке, бабушка, то я пойду. День был тяжёлый. Увидимся завтра. Хочешь, принесу тебе что-нибудь вкусненькое?
Доротея покачала головой, сложив на груди руки и выпятив нижнюю губу. Она не понимала, почему внучка пришла так ненадолго. Бабушка напомнила Поппи младенца-переростка. Наклонившись, она чмокнула Доротею в макушку.
– Спокойной ночи, бабуль. Сладких снов.
И, уже повернувшись, услышала голос бабушки, твёрдый и уверенный:
– Симон. Его звали Симон.
Симон. Симон… Как бы долго Поппи не повторяла про себя его имя, она не могла представить человека, которому оно принадлежало, своего брата. Она попыталась рассчитать дату его рождения. Сколько же лет было Шерил – четырнадцать, пятнадцать? У Поппи вызывала волнение и подозрение мысль, что она серьезно размышляет над фантазией бабушки. А вдруг это правда? Вдруг у Поппи есть родственник по имени Симон, старший брат, который поможет спасти Мартина, позаботиться о Доротее? С другой стороны, он мог оказаться и полным отморозком, учитывая, с кем связывалась её мамочка. Все приятели Шерил были на один фасон, все взаимозаменяемые – любители автозагара и массивных золотых украшений, грубые, уверенные в собственной неотразимости в глазах женщин; обычно их звали Терри или Тревор. Все эти Терри и Треворы в спортивных костюмах называли Поппи милашкой, состояли в тесной дружбе с местными букмекером и владельцем бара, ездили на старых, побитых «фордах», в жизни не читали книг и не платили налогов.