– Конечно, тополь мой срубленный! – со слезами отвечала Зумрад. – Как ты можешь сомневаться в том, что я тебе верю! Даже если весь мир станет клеветать на тебя. Я благодарю Аллаха за тот миг счастья и свободы, который он ниспослал нам, и готова вынести любое наказание.
– Hure! – сплюнул Джильберге со злостью. Слова связанной беглянки немного портили его торжество. – Послушай ты, маленькая дрянь! Да я сам препроводил твоего голубка… – Тут он спохватился, что говорит лишнее, почесал себе затылок и пробормотал: – А впрочем, может быть, ты и права, что не веришь.
На следующий день Шильтбергер решил вспрыснуть свой успех, нашел ашхану[126], в которой хорошо кормили и подавали вино, и до самой ночи пьянствовал, покуда пленники лежали связанными на полу своей комнаты в караван-сарае. Утром другого дня он долго похмелялся и лишь в полдень решил наконец отправиться из Термеза назад в Самарканд. Пленников он усадил на одну лошадь, привязав их друг к другу и к седлу, чтоб не свалились и живыми доехали до места своей лютой казни. В дороге его больше всего раздражала их воркотня и бесконечные объяснения в любви, клятвы, что и на том свете они постараются остаться неразлучными. «Это в аду-то?» – думалось немецкому рыцарю, но заткнуть кляпами рты влюбленных он считал излишней жестокостью. Когда приехали в Кеш, немец и вовсе уже не испытывал никаких злобных чувств по отношению к своим пленникам и даже простил Мухаммеду ночь с Тукель. У него возникло желание взять да и отпустить их. На Зеравшанском перевале повстречалась огромная кавалькада, впереди которой ехали испанские послы, эти надутые франки, которых Шильтбергер не переваривал. Но когда они вознамерились было вступиться за своего бывшего спутника и друга, Мухаммед повел себя благоразумно и предотвратил стычку. После этого у минбаши еще больше разожглось желание как-нибудь выпустить глупых птичек. И если бы дорога до Самарканда продолжалась еще несколько дней, тем бы и кончилось, но вскоре вдалеке показались пригородные сады, и Шильтбергер вновь превратился в Джильберге – преданного слугу его величества Тамерлана.
По иронии судьбы, в день возвращения беглецов в Самарканд привратную службу у южных ворот нес тот же самый юзбаши, который две недели тому назад опрометчиво выпустил влюбленную парочку из Тамерлановой столицы. При виде связанных Мухаммеда и Зумрад он посмеялся и погрозил им пальцем:
– Ах вы плуты! Из-за вас я чуть было не потерял свое звание. Ну и достанется же вам теперь на орехи! Эх вы, бедолаги!
– Что слышно в городе? – поинтересовался Джильберге. – Как там хазрет?