– Ну и как? Неплохо получалось?
– Вроде бы да… Но я еще не вполне готов править твоей империей и так рад, что ты все-таки ожил! Но тебе, должно быть, нельзя сейчас так много разговаривать.
– Нет-нет, я почему-то чувствую прилив сил. Скажи, и долго я был мертв?
– Почти три дня.
– Ого! Порядочно! За это время мог и разложиться. Я не слишком вонял?
– Все удивлялись, что нет никакого запаха тления, и лекари даже предположили, что это такой очень глубокий сон, а не смерть.
– Во сне видят сны. А я снов не видел. Это была смерть, Халиль-Султан, и уверяю тебя, нет ни рая, ни ада, а есть одна лишь пустота, молчание, полное исчезновение. Поэтому никогда ничего не бойся. Как я. Я никогда ничего не боялся и, как видишь, поборол саму смерть. Отныне, Халиль-Султан, я бессмертен. Не бойся, тебе не придется править моей империей. Ты навсегда останешься моим любимым внуком…
Он умолк, потому что диковатая мысль промелькнула в его мозгу: «Что я такое говорю?»
– Тебе стало хуже? – встревожился Халиль-Султан.
– Мне стало еще лучше, – слегка улыбнулся Тамерлан. – Принеси мне, пожалуйста, глоток холодного айрана.
Выпив айрана, он почувствовал в голове больше ясности и поинтересовался, какой сегодня день.
– Пятница, – сказал пришедший осмотреть воскресшего Тамерлана мавлоно Фазлалла, до последнего сохранявший веру в то, что обладатель счастливой звезды воскреснет и на сей раз.
– День планеты Зухрат[127], – промолвил Тамерлан. – Самый лучший день для того, чтобы преодолеть смерть и вернуться в мир.
Вслед за Кишрани один за другим явились прочие лекари, они принялись так и сяк осматривать своего подопечного и своим излишним радением довели его до того, что он рассердился и приказал гнать всех в шею. После этого он вздремнул часа три, проснулся еще более бодрый, принялся двигать рукой и ногой, разгоняя по телу кровь, съел кусок вареной конины, выпил чашку бульона и полстакана разбавленной в воде и потому молочно-белой араки.
Затем он позвал к себе мирзу Искендера, но не стал продолжать диктовку своей «Тамерлан-намэ».
– Сядь, Искендер, – сказал он, – и послушай, что я тебе скажу. Потом ты найдешь, куда вставить эти рассуждения Тамерлана. Вот я только что думал, кто я – полезный человек или паразит.
– Хазрет! Как вы можете думать об этом! – промолвил мирза, все еще не веря своим глазам, что перед ним вновь как ни в чем не бывало живой Тамерлан.
– Я могу. Никто другой не может, разумеется, давать мне подобных оценок, но сам я – сколько угодно. Так вот. Я размышлял так. Существуют люди полезные. Их мало на свете, но на них держится мир. Они создают ценности, укрепляют государства, изобретают нужные вещи, производят товары, пишут стихи и так далее. Есть и паразиты. Их, кстати, тоже мало, и, будь их чуть больше, мир бы рухнул. Они всасывают в себя эти ценности, разрушают государства, ломают и изнашивают нужные вещи, потребляют в неимоверном количестве товары, нарушают законы, убивают поэтов и тому подобное. Остальное человечество – ни то ни се. Сырье для башен из круглого кирпича. К этим я, разумеется, не отношусь. Но к первым двум категориям отношусь в равной мере. И к той и к другой. Следовательно, я представляю собой редчайший тип человека. Я – полезный паразит. Здорово придумано?