– А как же ваша печень, дон Гонсалес? – поинтересовался магистр богословия.
– К чорту печень! – отвечал придворный писатель. – Поспешим же, Мухаммед!
Покинув дворец Баги-Нау, дон Гонсалес и Мухаммед Аль-Кааги сели на резвых арабских жеребцов и во весь опор поскакали в Баги-Дилгуш, где с этого дня располагался весь огромный двор Тамерлана. Испанская жгучая кровь стучала в мозгу де Клавихо, с болью ударялась в печень, воспламеняла душу. Теперь он признавался себе, что не просто влюблен в пленительную славянку, а готов жизнью жертвовать за нее, в кипяток… Нет, насчет того, чтобы лезть вместо нее в кипяток, он не думал, хотя если бы подумал, то неизвестно, к какому бы пришел решению.
Просторнейшее поле, сплошь прорезанное линиями арыков, примыкало с одной стороны к саду Баги-Дилгуш, и несметная орда, уже съехавшаяся по зову Тамерлана, ставила здесь свои высокие разноцветные шатры, размещалась, распластывалась во всю ширь, превращая поле в гигантский обжитой город со своими улицами и площадями. Зрелище этого мгновенно выросшего шатрового города настолько поразило воображение писателя де Клавихо, что мысли о несчастной славянке временно отступили на задний план. Вот она – орда монголов, такая, как ее описывали другие очевидцы! Орда на несколько лиг[73] в длину и в ширину! Дымы костров, пыль из-под ног несметного количества лошадей, ведь у каждого воина их должно быть как минимум три-четыре – ездовая, боевая и вьючные.
Погода по-прежнему стояла жаркая, и Тамерлан вновь отказался от мысли разместиться во дворце Баги-Дилгуша. Один его большой шатер поставили в саду, другой натянули в орде. Сейчас великий полководец находился в том, который в орде. Это был не очень большой шатер, не более двадцати шагов в диаметре, но рядом с ним уже воздвигали высоченные колонны толщиной с человеческое тело и высотой в пять-шесть копий[74], на эти золотые колонны должны будут потом натянуть великий шатер Тамерлана, чтобы он возвышался над всею ордою. Дух захватывало при виде всего этого грандиозного оживления.
Но дон Гонсалес поспешил вспомнить о пленительной славянке. Пришлось еще ждать, покуда великий сеньор соизволит принять посла и сопровождающее его лицо. Вбежав в шатер, дон Гонсалес пал на колени перед Тамерланом и в мольбе протянул к нему руки, умоляя его пощадить Нукниславу, если только она еще на этом свете, а не на том. Мухаммед перевел просьбу посла своему хазрету. Тамерлан с невозмутимым видом ответил.
– Что он говорит? – нетерпеливо спросил дон Гонсалес.
– Простите, достопочтенный сеньор, но великий сеньор спрашивает, согласны ли вы взять свою наложницу в вареном виде, – перевел Мухаммед слова Тамерлана.