Но она не чувствовала себя прекрасно – она была выбита из колеи, и теперь ее сопровождала постоянная боль, все тело точно налилось тяжестью, – все это было результатом напряжения, что возникло между ними. Она понимала теперь, почему он вел себя так отчужденно и казался бесчувственным, но до сих пор не могла понять, что с этим делать.
Несколько раз из Лондона звонил Васос, но Алек, вместо того чтобы сказать: «Извини, у меня медовый месяц», неизменно брал трубку и подолгу разговаривал с ним. Так, по крайней мере, казалось Элли. Она в такие минуты сидела на террасе с книгой, раскрытой на одной и той же странице, не в силах читать, и слушала его быструю греческую речь, не понимая ни слова.
Она смотрела на непрочитанную книгу и думала, что заслужила это, – как можно быть такой наивной и полагать, что, выведав у него информацию о его мучительном детстве, расположит его к себе? Если бы она только знала, что произойдет, она бы дважды подумала, прежде чем расспрашивать его о матери, что бросила его. Элли захлопнула книгу. Неудивительно, что он был таким закрытым и почти не говорил об их ребенке.
Чувствуя слабость, она подняла глаза и увидела его, стоящего на зеленой веранде среди миниатюрных апельсиновых деревьев. Он хмурился и убирал в карман мобильный.
– Это был Васос.
– Снова?
– Кажется, новая сделка со зданием Рафаэля завершится скорее, чем я рассчитывал, и архитектор прилетает в Лондон сегодня вечером.
– Дай-ка угадаю, – произнесла она спокойно. – Тебе нужно возвращаться?
– Боюсь, что так. Дела в Пизе подождут. – Он нахмурился сильнее, в первый раз взглянув на Элли внимательно. – Ты вспотела, Элли – все в порядке?
Нет, она не была в порядке. Ей было жарко, кружилась голова, она была разочарована. Может, пора прекратить тянуться к радуге и спуститься на землю?
– Отлично, – тяжело сказала она. – Пойду паковать вещи.
Алек смотрел, как она уходит, как-то устало ссутулившись, и какая-то темная волна поднялась в нем. Точно невидимая рука сжала его сердце, и оно заболело. «Черт ее возьми», – подумал он. Почему он тогда ее не ударил? Почему не отказался отвечать на назойливые вопросы, которые разбудили спящего монстра?
И сейчас, удерживая ее на расстоянии, он не испытывал облегчения, как ожидал. Они спали на разных концах кровати, и дыхание их казалось неестественно громким в тишине спальни. Оба знали, что не спят, но не разговаривали друг с другом. Потому что говорить было не о чем.
По какой-то злой иронии судьбы он теперь чувствовал себя потерянным без ее нежных рук, обнимающих его. Дразнящее напоминание того, какую опустошенность и одиночество можно почувствовать, когда тебя бросают. Но все же – разве так не было лучше для них? Лучше уж он будет ее отталкивать, чем рисковать во второй раз своим доверием.