Впрочем, этой ночью — ночью с воскресенья на понедельник — в редакции действительно было тихо и спокойно, так как по соседству, за высокими стеллажами, в ночь с воскресенья на понедельник никто не работал, разве только изредка доносился сверху шум телетайпа, ведь и там, наверху, этажом выше, все окна были распахнуты настежь; а подойдя к окну поближе, он услышал из дома напротив чей-то громкий храп.
До чего же здорово — находиться здесь, внутри этого большого здания; и он подошел к письменному столу, чтобы скрутить сигарету. Это из-за нее он оказался теперь на мели, она была дорогой девушкой, собственно, как и все девушки, которых любят без взаимности; вот он и крутил себе сигареты из окурков, которые с недавних пор начал приберегать, а до получки все равно оставалось еще целых пять дней. Да, профессия у него в самом деле приличная, и он обвел взглядом свои владения, как помещик, совершающий вместе со случайным гостем вечерний обход собственных полей и лугов. Вот до каких пределов могла расшириться его берлога.
Помещение редакции было настолько велико, что за столами здесь могли разместиться человек шестьдесят, а может, и больше; высокие, почти до потолка стеллажи делили его на две равные части, а потом одну из них еще раз пополам, у стены были оставлены проходы шириной в дверной проем; половину комнаты занимали переводчики и стенографистки, поднявшись на несколько ступенек, оттуда можно было попасть прямо в кабинет шефа; отделение посередине принадлежало службе новостей, последний же закуток был его рабочим кабинетом, и поскольку служба новостей в ночь с воскресенья на понедельник не работала, а переводчики вообще приходили только утром, в огромной, поделенной на три неравные части комнате было тихо; пахло бумагой, пишущими машинками и немного пылью — это был сухой, будто застывший от непривычной жары, воздух его работы. Докуривая сигарету, он раз-другой прошелся по всему помещению; он был один, и за пределами круга света от лампы на его письменном столе было темно, однако даже темень здесь была какого-то рябого оттенка, словно только что отпечатанная газетная полоса. Итак, он был один, наедине со своей работой; зарывшись в нее, он прочно отгородился от внешнего мира, дурацкие опасности которого вечно подстерегали его за стенами редакции. Какое наслаждение — быть одному! Редактор местной хроники придет только в пять, курьер около шести, а стенографистка жила где-то поблизости, приняв полуночную сводку новостей, она тотчас отправилась домой и теперь должна была появиться самое раннее в четыре. Он взглянул на часы: до тех пор оставалась еще уйма времени.