– Живут себе. Просто в данный момент они не рисуют рисунки на обочине.
– Говорят, – продолжал Адамберг, – что доктор показал им чертеж классической гильотины. Потому что на самом деле она уже давно существовала.
– С шестнадцатого века. Но Гильотен усовершенствовал систему.
– А раньше что собой представляла гильотина?
– У нее было округлое лезвие.
– Вот так, значит. – Адамберг начертил на запотевшем стекле две параллельные линии, соединив их полукругом.
– Да, так. Либо с прямым лезвием. А Гильотен решил, что косой нож будет рубить гораздо эффективнее и быстрее.
– Ну, мне не так рассказывали. Мне рассказывали, что король, поднаторевший в механике куда больше, чем в политике, схватил чертеж, изучил его и, недолго думая, перечеркнул округлое лезвие наклонной линией, обозначив таким образом трансформацию устройства. Именно он видоизменил гильотину и усовершенствовал ее. – Адамберг дорисовал на стекле поперечную линию. – Вот так.
Данглар, в свою очередь опустив стекло, стряхнул наружу пепел. Адамберг отлепил еще один шарик репейника и положил его на приборную панель.
– Это что еще за история? – спросил Данглар.
– Именно что история, и я не говорил, что она подлинная. Я сказал, что слышал ее. Людовик Шестнадцатый вроде бы самолично нарисовал безупречный механизм, при помощи которого его позже обезглавили.
Данглар с недовольным видом выдыхал дым сквозь зубы.
– И где вы это вычитали?
– Нигде не вычитал. Помните ученого старика с площади Эдгара Кине? Он мне как-то раз рассказал эту легенду, начертив пальцем то же самое на влажном столике в кафе “Викинг”[1]. Извините, Данглар. – Адамберг включил зажигание. – Нет ничего унизительного в том, чтобы чего-то не знать. Я бы тогда вообще забуксовал.
– Я не унижен, а ошарашен.
– И что вы теперь думаете? О знаке?
– Он не имеет отношения к Революции. В противном случае не было бы намека на короля.
– На обезглавленного короля, Данглар. Это разные вещи. Можно рассматривать его как знак высшего Террора, высшей кары.
– Если именно это намеревался изобразить убийца.
– Должно быть, совпадение. Достаточно поразительное.
– То есть наш убийца увлекается историей.
– Вовсе не обязательно. Даже мне этот рисунок знаком. Наверно, у убийцы прекрасная память.
– Гипермнезия.
– Как у Виктора, например.
Адамберг вел машину молча, они уже подъезжали к Парижу.
– Мы, как выясняется, совсем не одни на свете, – заметил он, обгоняя грузовик. – Одним словом, это некто, кто размышляет о Революции.
– Несомненно.