– Мои показания по необходимости будут довольно продолжительными, – говорит он своим тихим хрипловатым голосом.
– Пристав, принесите генералу стул, – елейным голосом произносит Жуос.
Мерсье говорит три часа, показывает документ за документом, извлекая их из кожаной папки; среди них и письмо «опустившийся тип Д.» – он продолжает настаивать, что это письмо имеет отношение к Дрейфусу, – и даже сфабрикованные доклады Гене о шпионе в разведывательном департаменте, хотя он и не упоминает имени источника – Вала Карлоса. Мерсье передает их Жуосу, который выкладывает бумаги перед остальными судьями. Спустя какое-то время Лабори откидывается к спинке стула и выгибает шею, чтобы вопросительно посмотреть на меня: «Что этот идиот делает?» Я стараюсь сохранять нейтральное выражение, но думаю, что Лабори прав: предъявляя документы из секретного досье, Мерсье подставляется под опасную фланговую атаку Лабори при перекрестном допросе.
Мерсье продолжает свою монотонную речь, словно зачитывает безмозглую и безграмотную передовицу из «Либр пароль», которой повсюду видится еврейский заговор. Он утверждает, что для освобождения Дрейфуса в Англии и Германии были собраны тридцать пять миллионов франков. Генерал приводит как факт слова, якобы сказанные Дрейфусом об оккупации Эльзаса и Лотарингии, слова, от которых Дрейфус всегда открещивался: «Нам, евреям, это безразлично: наш Бог всегда там, где и мы». Он вытаскивает на свет божий старый миф о «признании» перед разжалованием. Потом предлагает совершенно фантастическое объяснение того, почему показал секретное досье судьям во время трибунала. Мерсье заявляет, что из-за предательства Дрейфуса страна была в «одном шаге от войны» с Германией – отношения, мол, накалились до такой степени, что он приказал генералу Буадефру быть готовым к отправке телеграмм, которые привели бы в действие механизм мобилизации. А сам он, Мерсье, тем временем заседал в Елисейском дворце с президентом Казимиром-Перье до полуночи и ждал, отступит ли германский император или нет.
Казимир-Перье, сидящий среди свидетелей, поднимается, чтобы опровергнуть это, но Жуос не позволяет ему вмешаться. Президент покачивает головой, слыша такую чушь, что производит сенсацию в суде.
Мерсье ничего не замечает. Это старая паранойя, связанная с Германией, непреходящее зловоние пораженчества после 1870 года.
– Так вот, в тот момент следовало ли нам хотеть войны? – продолжает гнуть свое Мерсье. – Следовало ли мне как военному министру хотеть для моей страны войны в тех условиях? Я без колебаний отвечаю «нет». С другой стороны, мог ли я оставить трибунал в неведении относительно обвинений, предъявленных Дрейфусу? Эти документы, – он похлопывает по кожаной папке перед ним, – тогда образовали то, что получило название «секретное досье», и я счел необходимым предъявить их судьям. Мог ли я положиться на относительную секретность процесса, проходившего за закрытыми дверями? Нет, я не доверяю закрытым дверям! Рано или поздно прессе удается заполучить все, что она хочет, и опубликовать, несмотря на угрозы правительства. В этих обстоятельствах я поместил секретные документы в запечатанный конверт и отправил его председателю военного трибунала.