— В темноте и помереть можно. — Даша забирает узкой ладошкой мою руку. — Потерпите, скоро дойдём, отдохнём в избе, постоим на деревянном полу.
Даша ещё не знает — не всё зависит от себя самого. И по линеечкам жить нельзя. Песок вот… кругом. Он незыблем. И сосны незыблемы. Песок и сосны незыблемы. Даша ещё не знает.
Костя идёт от сцены с грамотой. Первое место на математической олимпиаде — не шутка! А он неуверенно улыбается. Господи, пожалей, спаси его! Вдруг это гнойный аппендицит и мы не успеем? Господи!
Между нами проскочил луч, выхватил куст, радостно заметался по нему. Мы рванулись к кусту. Но луч свернул в сторону, снова уткнулся в песок.
Теперь я тяну Дашу за собой: падая, вставая, не чувствуя себя, лишь видя безучастное Костино лицо. И вдруг падаю. Пытаюсь шагнуть, снова рушусь коленями в песок. Даша буквально выволакивает меня. Рывком кидаю себя вперёд и снова я тяну Дашу. Мы боимся разжать руки. Ни луны, ни звёзд, мёртвое пространство вверху и внизу, единственная жизнь — луч света и узкая ладонь девочки. Отдаляется, приближается Костино безучастное лицо. Скорее!
За Дашу тоже отвечаю я. Имела ли право разрешить ей идти со мной ночью? Ещё рывок, ещё. Потерпи, Даша. Мы дойдём.
— Коська — трус, — сердится Даша. — Ишь ты, «умираю»!
По песку — как зайцы — смех. Кто это смеётся? Шура? Почему Шура смеётся, ведь Костя болен, а Даше плохо. Поворачиваюсь к ней, и она тычется в меня горячим лицом, дышит, как больной пёс. Соединяю её — замёрзшую и Дашину — горячую руки и по лучу выскакиваю на траву. Деревня.
Мы обуваемся и между молодыми деревьями идём в прикрытую тишиной, без огонька, деревню. Неожиданно Олег снова светит мне в лицо. Так мог сделать Геннадий. Радость от того, что мы дошли, пропадает.
— Извините, я нечаянно.
Фёдор и Даша взбегают по ступенькам избы, возле которой застыл грузовик. Неужели нам повезло и этот грузовик прямо сейчас доставит к Косте врача?
Даша стучит в дверь. Услышав шаги, волнуясь просит:
— Нам срочно нужен врач и шофёр. У вас грузовик. Пожалуйста. — Даша пытается говорить тихо, но её голос разносится далеко по спящей деревне.
— Идите к бесу. Ходют тут всякие. Мой-то пьяный лежит. Какой врач? Праздник тут у нас…
— Паскуда! — Олег шаркает светом по двери.
А «паскуда» вдруг высовывается. Простоволосая, с торчащими в разные стороны волосами, с сильно открытой грудью, она — разморённая, прямо из постели. Неприязненно оглядывает нас.
— Ты огонь-то прикрой, не фулюгань тут. Эвон фельшер живёт, — почему-то смягчается и неопределённо машет рукой, — на краю деревни, с километр пройтить. А то мой-то пьяный лежит.