Денис обмакнул блин в золотое озеро меда на блюдце и отправил в рот.
— Отменные блины. Знаешь… — Он приблизился ко мне и, кося в сторону двери, за которой жила моя домработница, зашептал: — Знаешь, я и сам уже начинаю думать, что свалял дурака, когда отказался от предложения одного моего приятеля создать частное детективное агентство. Смотрю на тебя, живешь ты ну прямо как король! Денег — море, служанка вон или кухарка, я не знаю…
— Денис, ты извини, но мне пора… — Я с ужасом подумал, что Лена могла услышать этот его короткий и оскорбительный для нее монолог. — У меня встреча.
— Да-да, конечно! Волка ноги кормят, так? Я тоже побежал. Спасибо за завтрак!
Я сунул ему стоевровую купюру, и он ушел. Я же, оставшись наедине с Леной, качественно другой, ставшей мне близкой и вместе с тем неузнаваемой, перед которой я заробел так, что готов был исчезнуть, раствориться, не нашел ничего другого, как сделать ей предложение.
Она как-то странно посмотрела на меня, видимо, расстроилась, что я предложил ей руку в такой неромантичной кухонной обстановке среди блинов и чашек, без букета и кольца, ничего не сказала и принялась убирать со стола.
Ладно, подумал я, мне пора работать. Работа всегда спасала меня от одиночества, вносила в мою жизнь ясность, порядок.
Возможно, и Лене тоже хотелось побыть одной, чтобы все осмыслить.
Я неуклюже клюнул ее в щеку, слегка приобнял ее и, пробормотав «мне пора!», поспешил уйти.
Я направлялся к педагогу Нины Бретт, госпоже Самсоновой. Честно говоря, я бы не удивился, если бы столкнулся там с Ниной. Мне, затеявшему эту «веселую» игру с переодеванием, и самому уже начинало казаться, что она «где-то рядом».
— Кто там? — услышал я женский голос за тяжелой металлической дверью и улыбнулся «глазку», зная, что меня сейчас разглядывают.
— Моя фамилия Костров, я от Бориса Равенкова. Можете ему позвонить, спросить.
Дверь распахнулась, и я увидел в оранжевом сияющем дверном проеме статную женщину в черном шелковом халате, украшенном кружевом. Женщину словно надули, она была с огромной белой грудью, едва вмещавшейся в смелое декольте, с полными плечами, бедрами, на мощной шее жирные складки. Но все равно, она была хороша, яркая, с большими карими глазами, блестящими волосами, уложенными в японскую прическу, бледно-карими топазами в нежных розовых ушках.
Первые несколько секунд Наталия Петровна, бывшая прима одного из московских оперных театров, улыбалась мне, профессионально демонстрируя белоснежные ровные зубки, и вдруг улыбку словно стерли:
— Что с Ниной?
Вот что значит — интуиция! Она сразу что-то почувствовала. И если в самом начале она, что называется, играла на публику, еще не успев отвыкнуть от своей музыкальной и артистической сущности, то после, прочтя по моему взгляду, что я пришел к ней с бедой, вернулась в свое естественное состояние, превратившись в нормального, адекватного человека.