Я повернулась, наблюдая одним глазом за Ткачихой, а другим за комнатой, обходя лабиринт столов и мусора. Он притягивал меня к себе словно маяк — луч света, в котором сквозила полуулыбка Рисанда.
«Здравствуй», казалось, он говорил. «Ты наконец пришла забрать меня?»
Да — да, хотелось сказать мне. Даже когда часть меня желала совсем другого.
Ткачиха пела позади меня:
«Что он сделал с глазами столь ясными?
В альт вставил с рассветом красным
Что он сделал с языком столь жестким?
С языком новым и звук стал четким.»
Я последовала за пульсацией — по направлению к висящей у очага полке. Ничего. И на второй полке ничего. Но на третьей, чуть выше уровня глаз… Там.
Я почти почувствовала его солоновато-цитрусовый запах. Костерез был прав.
Я поднялась на цыпочки, чтобы изучить полку. Старый нож для писем, книги, обтянутые кожей, к которым мне не хотелось прикасаться или нюхать, горсть желудей, потускневшая корона из рубинов и яшмы, и…
Кольцо.
Кольцо из переплетенных золотых и серебряных нитей, с вкраплениями жемчуга и украшенное глубоким, насыщенным синим камнем. Словно сапфир, но что-то другое. Я никогда не видела такого сапфира, даже в мастерской моего отца. Этот… Я готова была поклясться, что в этом тусклом свете круглая, непрозрачная поверхность камня излучала очертания шестиконечной звезды.
Рис — на нем стояло имя Риса.
Он отправил меня сюда за кольцом?!
Ткачиха пела:
«Третья струна зазвучала сперва,
Узрите вон там моего отца-короля».
Я наблюдала за ней еще мгновение, оценивая расстояние между полкой и открытой дверью. Схвачу кольцо, и через секунду я выберусь. Тихо, тихо, спокойно.
«Потом зазвучала вторая струна,
Узрите вон там мою мать, что царевной была.»
Я опустила руку к одному из привязанных к моим бедрам ножу. Когда я вернусь к Рису, возможно, я ударю его им в живот.
Это быстрое, мимолетное воспоминание о фантомной крови, покрывающей мои руки. Я знала какого это — вонзать кинжал в кожу, кости и плоть. Знала, как будет стекать кровь, как он будет стонать от боли…
Я отгородилась от этой мысли, даже когда могла почувствовать кровь тех фейри, стекающую по той моей человеческой части, которая не умерла и не принадлежала никому, кроме несчастной меня.
«И вот зазвучали три струны:
«Узрите вон там мою сестру, что утопила меня, по желанию своему.»
Моя рука была тихой, словно последний вдох умирающего, когда я схватила кольцо с полки.
Ткачиха перестала петь.