Доктор приблизился и склонился над местом, куда указывал Николай Степанович.
– В самом деле, пепел… Кажется, папиросный. Как это вы углядели? Я бы не заметил в траве.
– Профессиональная наблюдательность. К тому же трава в этом месте примята. Здесь какое-то время стоял некто и курил папиросы. Причём, судя по этому окурку, – Немировский поднял с земли окурок и, показав Жигамонту, завернул в платок и убрал в карман, – это были очень дешёвые папиросы. И выкурено их было больше одной, но прочие окурки куривший заботливо убрал, а один, вероятно, просмотрел или обронил. К дому этот человек не приближался, соответственно, и следов его не осталось. Заметьте ещё, Георгий Павлыч, из-за этого куста прекрасно видно окно покойного князя, из которого любой скрывающийся здесь будет незаметен.
– Простите, Николай Степанович, – Жигамонт нахмурился, – какое это всё имеет значение, если князь покончил с собой?
– Значение, доктор, может иметь всё, и ни одна деталь не должна быть упущена.
– Бог в помощь, – раздался негромкий, резковатый голос.
Немировский обернулся. На выложенной булыжником дорожке, опираясь на посох, стоял высокий, худой священник с суровым лицом и длинными белыми волосами. Высокий лоб его пересекала глубокая, похожая на шрам морщина, а глаза были устремлены то ли внутрь себя, то ли в какие-то неведомее дали, но только не на человека, к которому он обращался.
– Здравствуйте, отец Андроник! – обратился к священнику Георгий Павлович. – Позвольте вам представить Николая Степановича Немировского.
– Доброго здоровья, батюшка, – следователь приблизился к отцу Андронику.
– Вы что-то искали там? – спросил тот отрывисто.
– Чернильницу, которой покойный князь перед смертью разбил окно.
Отец Андроник перекрестился:
– Великий грех, великий грех… А всё оттого, что души хладны, от Христа отпали.
– Разве князь не веровал?
– Как сказать… – священник неопределённо повёл плечами. – Может быть, и верил. Да только в ересь впал. Увлёкся протестантским учением. На службу не ходил, Святых Тайн не приобщался. Вот, и результат. Нонче в газетах пишут, будто много самоубийц сделалось. И всё больше из благородных, из образованных. А чему удивляться, коли дух растлён? Зело мудры все стали. В нашем уезде господа многие в Божий Храм лишь по праздникам являются. И то только потому, что полагается вроде, друг перед другом показаться надо, а то бы и вовсе дорогу забыли.
– А Олицкие? – спросил Немировский.
– А что Олицкие? То же и они.
– Вам не кажется странным, что в столь короткое время уже третья смерть в доме?