– От миноносников не сбежишь! – хохотнул прапорщик. – Севочка уж и фитиль обрезал, и зажигалку мириканскую достал, чтобы, как «Везувий» вплотную подойдет, взрываться. А тут на тебе: «Заветный», так и чешет на всех оборотах! Англичане, как его увидели, сразу поняли, что им аппарата не видать, как своих ушей, обозлились и давай из пушек садить, чтобы, значит, ни себе ни людям. А с двух кабельтовых поди, промажь! Третьим ядром левую плоскость снесло подчистую, спасибо в мотор не попали…
– А с «Заветного», как англичашки пальбу открыли, сразу пустили торпеду, – добавил Марченко. – Чуть в нас не угодили, саженях в двух прошла, я аж обмер. Ничего, обошлось; а «Везувию» под мидель ударило, он сразу переломился и затонул. Из воды только восьмерых и подняли.
Я вспомнил спасенных англичан – шестеро матросов, офицер и мальчишка лет двенадцати, из числа «пороховых обезьян». Вид у них был такой, словно только что выбрались из ада – безумные глаза, перекошенные физиономии, срывающийся голос. На нас они смотрели как на выходцев из преисподней.
Новых пленных не стали даже допрашивать – зачем? Матросы присоединились к товарищам по несчастью в носовом трюме «Морского быка», офицерика сдали на «Алмаз» вместе с «пороховым обезьяном», двенадцатилетним ирландцем с редкой фамилией O’Лири и не менее редким именем Патрик.
– Сколько же англичане всего потеряли кораблей, Реймонд Федорыч? – спросил Энгельмейер. – «Везувий», «Трафальгар» – миноносники, они же в начале боя разбили «Нигер»…
– «Алмаз» потопил фрегат «Хайфлауэр», потом угробил «Британию». Мы с вами изрядно растрепали еще троих – «Лондон», «Беллерфон» и «Санс Парейль», но эти, пожалуй, доползут. Ну и… «Родней».
Разговоры как обрезало. Рана была слишком свежа; мичман Цивинский и Иван Скирмунт, штабс-капитан, попавший в летнабы из Кавказского конно-горного артиллерийского дивизиона, сгорели вместе с аппаратом на шканцах британского линкора. Что случилось, почему «девятка» вдруг потеряла управление и врезалась в «Родней» – теперь уж не выяснить; Рубахин, узнав об обстоятельствах гибели экипажа, орал, что виновата лопнувшая тяга руля высоты, и даже полез с кулаками на Эссена: зачем тот не позволил снять тягу с разбитого аппарата Корниловича? Пришлось прибегнуть к испытанному средству, и теперь бедняга отсыпается в каюте под присмотром бдительного Кобылина.
В кают-компании о погибших старались не говорить. Даже не вспоминать – но два стула, обычно занимаемые Цивинским и Скирмунтом, весь день оставались пустыми. За обедом я заметил, что вестовой поставил перед ними чистые приборы.