– Почему я философ? – в голосе. Миши прозвучала уязвленность.
– А как же! Вон вы какую глубокую мысль с порога выдали: в жизни все может быть. Да еще в шляпе. – Эта его шляпа, так контрастирующая со всем стилем его остальной одежды, почему-то необычайно веселила ее. – Несомненно, философ. Так что у вас за случай в армии был, расскажите.
Марина села, забросив ногу на ногу, на диван под медвежью голову с ружьем, и Миша, поколебавшись, прошел в глубь комнаты, отодвинул стул от стола, тоже сел.
– О, случай такой, что ни в жизнь не поверишь. Но однако! Автомат один в пирамиде заряженным оказался. С патроном прямо в стволе. Взяли чистить, Вертихвост фамилия парня, чей автомат – с Украины парень, – разобрал и побледнел, глазам своим не верит. Ребята, говорит, чи патрон, чи ни? А мог ведь, как разбирать, и на спусковой крючок нажать – часто так делаешь. Уложил бы кого-нибудь за милую душу. Но главное в другом: откуда этот патрон в автомате взялся? По всей части патроны считали, все патронные ящики перетряхнули – везде подотчетное количество. Следователь работал – ничего не выявил. Загадка!
– Какая уж тут загадка, Миша, – сказала Марина. – Сам он, этот Вертихвост, и оставил тот патрон. Оставил и забыл.
– Что вы, это вы просто в армии не служили. Никак он не мог оставить. Пошел в караул – шестьдесят патронов получил, вернулся – шестьдесят сдаешь. Ни одним меньше, ни одним больше. В столовую старшина никого не пустит, пока все до единого обратно не получит.
– А, ну если в столовую, – очень серьезно согласилась Марина.
В прихожей зазвенел звонок, и Марина с Мишей оба одновременно поднялись.
– Успеем как раз, – поглядел на часы Миша.
– Едва ли, Миша, – направляясь в прихожую, сказала Марина.
Она знала, что говорила. Аня это никак не могла быть. Это был Андрей Павлович.
– Ряд волшебных изменений милого лица… – продекламировал Андрей Павлович, переступая порог. В интонациях его голоса, во всей его манере держаться была та энергичность, напористость, даже кипучесть, что присуща людям не просто жестко-решительным, твердым в делах и поступках, но и удачливым в этих своих делах и поступках, вообще в жизни удачливым. – Мариночка, это ты – Марина или ты – это Лида?
– Я – это я, – улыбаясь самой своей ослепительной улыбкой, сказала Марина.
– Хм… ты – это ты, – в прежнем шутливом тоне проговорил Андрей Павлович. – Тысячу лет тебя не зрел – и вот зрю. – Снял плащ, повесил его на вешалку. – Но коль ты – это ты, то где же все-таки Лида?
– Будет скоро. Вышла.
Андрей Павлович поглядел на часы.
– Скоро, нет? У меня нынче время ограничено.