Алеста прокашлялась. Смотреть на мужчин не хотелось, но она заставила себя.
«Не такими они должны быть – не забитыми, не зашоренными». Все это было как-то неправильно, в корне неверно – их робкие взгляды, их сутулые, несмотря на прямой позвоночник, плечи, отсутствие в глазах интереса. Не мужчины – чахлые взращенные цветы вместо гордых деревьев – эхо былых времен, о которых рассказывала бабушка.
Мужчины за стеклом ждали вердикта, кто краше, – ей стало их жаль.
«А если бы вот так ее? Или Хельгу? А «Урсулы» бы вообще тест на «красоту» не прошли», – эта мысль развеселила.
– Ну, сестренка, с каким бы ты позабавилась этим вечером?
«Ни с каким».
Аля вообще не хотела ни с кем забавиться. И девственность она берегла не потому что надеялась встретить кого-то особенного – ей все равно идти в храм, рожать от Богини, – а потому что не желала видеть рядом с собой в постели робкого и неуверенного, постоянно прячущего взгляд человека.
– Среднего.
Она выбрала наугад, не присматривалась.
– Почему?
Хельга впивалась игольчатым взглядом из-под очков.
Пришлось мужчин рассмотреть – не детально, поверхностно.
– Грудь шире, волосы гуще.
– И яйца у него ниже висят, в руке плотнее будут.
Тильда Богдановна чувством такта не отличалась тоже.
– А я бы крайнего справа, – с зевком отклонилась назад рыжеволосая тетка Ула Валентиновна, и Аля правому не позавидовала – заберет ведь. – Люблю, когда хрен толстый.
«Хрен».
Это слово продолжало звучать в голове Алесты и два часа спустя, когда собеседование завершилось и все вопросы – кем хотите работать, какую получать зарплату, готовы ли начать садовником? – нашли свои ответы.
«Интересно, а как называют мужской член с любовью, если не хрен?»
Хотелось на улицу, на солнце, к киоску с лимонадом. Хотелось пройтись по парку, подышать напоенным сосновой смолой воздухом, послушать гвалт на детской площадке, посидеть у озера.
«Может, и Ташка сможет?»
Едва Аля толкнула толстую дверь Комитетского управления, вышла на улицу и поставила лицо теплый солнечным лучам, «хрен» был забыт.
Лето.
Лето – это пора, когда хмельной от ароматов трав ветер забирается под тонкую ткань белой блузки, когда он – озорник – теребит кружевные рукава и распущенные локоны. Ноздри щекочет запах пестрых цветов, жужжат на лужайках выползшие из кладовых газонокосилки, хозяюшки в разноцветных шляпах полют рыхлые грядки.
Лиллен утопал в растительности, как тонет в пышных юбках любительница балов, – благоухал пряными травами, поглаживал калитки нежными листьями, кивал тысячами голов распустившегося тульника. Шумели липы, шептались вдоль аллей кусты ельховника, блестела под лучами солнца умытая дождем черепица крыш; из распахнутых окон домов через один тянуло пирожками.