Они проникли еще чуть дальше в глубь часовни. Голова Единорога была опущена, рог направлен точно в меня. Язык Змея стремительно вылетал из пасти, и тоже в моем направлении.
— Э-э, если кто-то из вас желает эти доспехи и прочий хлам, — отважился я, — я, конечно, не возражаю…
Змей зашипел, а Единорог подняла копыто и уронила его, расколов пол часовни: изломанная трещина росчерком черной молнии пробежала ко мне и остановилась у моих ног.
— С другой стороны, — заметил я, — этим предложением я не предполагал оскорбить Ваши высокопреосвященства…
Ну вот, опять неправильно, — вяло вставила замечание Фракир.
Скажи мне тогда, что правильно, — сказал я, мысленно пытаясь сделать это вполголоса.
Я не… Ой!
Единорог встала на дыбы; Змей взметнулся вертикально. Я упал на колени и уставился в пол, их пристальные взгляды каким-то образом стали причинять физические мучения. Я затрепетал, а все мышцы заболели.
Тебе предложено, — перевела Фракир, — играть в эту игру по установленным правилам.
Я не знал, откуда взялся в моем характере металл. Но я поднял голову и повернул ее из стороны в сторону, посмотрев вначале на Змея, затем на Единорога. Хотя глаза мои слезились и болели, словно я смотрел прямо на солнце, я сумел сделать это.
— Вы можете заставить меня играть, — сказал я, — но вы не можете заставить меня сделать выбор. Моя воля — это моя воля. Я буду охранять эти доспехи всю ночь, как мне приказано. Утром я пойду дальше без них, так как принял решение не надевать их.
Без них ты можешь умереть, — сообщила Фракир, скороговоркой синхронного переводчика.
Я пожал плечами.
— Если этот выбор мой, то из вас я не выбираю никого.
Порыв ветра налетел на меня, горячий и холодный, похожий на космический вздох.
Ты выберешь, — передала Фракир, — осознаешь ли ты выбор или нет. Все выбирали. Тебя просто спрашивают, чтобы формализовать твой выбор.
— Что в моем случае такого особенного? — спросил я.
Вновь ветер.
Твое наследие — двойное, соединенное с великой мощью.
— Я никогда не хотел никого из вас иметь своим врагом, — заявил я.
Хорошо, но недостаточно, — дошел ответ.
— Тогда уничтожьте меня сейчас.
Игра уже началась.
— Тогда пусть она продолжается, — ответил я.
Мы недовольны твоим отношением.
— Vice versa, — отозвался я.
Последовавший удар грома лишил меня сознания. Я почувствовал тогда, что мог позволить себе всю прямоту, и для этого была причина — сильное подозрение, что игроков для такой игры найти не так-то просто.
Я очнулся, распростертый на груде наколенников, кирас, латных рукавиц, шлемов и прочего добра, и у всех у них были углы и выпуклости, большая часть которых вонзилась в меня. Я понимал это постепенно, потому что тело мое почти целиком онемело.