Ещё один мой знакомец по недавнему путешествию в Шварцвальд – баск Агирре – сейчас развлекал публику на площади Стронци. Именно он должен подать нам сигнал, что к палаццо едет нужный экипаж. Агирре уже не первый день с успехом изображал дрессировщика, работающего с опасными хищниками. Его повсюду сопровождала стая из пяти матёрых волков, которых даже шипастые ошейники не делали похожими на собак. В этом крылся главный талант баска – он был волчьим братом, наследником древних традиций и тёмных ритуалов, роднивших людей с дикими зверями. Церковь вроде бы давным-давно покончила с этими суевериями, однако слишком много было глухих мест, где до сих пор почитали языческих божеств, окропляя их капища кровью. Чаще – животных, но не только.
В окне того же дома, на крыше которого устроился Скрипач, маячило откровенное платье нашей ведьмы. Да, в моём отряде нашлось место и для ведьмы. Не самой сильной, зато чертовски непредсказуемой, и в этом было её преимущество перед куда более одарёнными сёстрами по ремеслу. Почему она угодила не прямиком на костёр или в петлю, а оказалась заперта в застенок, я не знаю. И расспрашивать об этом выдавшего мне её лично прелата Лафрамбуаза, я, конечно же, не стал. Иногда лучше внять старине Экклезиасту, и ограничиться тем знанием, которое имеешь, а не искать нового вместе с неизбежно сопровождающими его печалями.
Все были готовы. Все ждали лишь одного: когда застучат по мостовой подкованные копыта, и заскрипят колёса нужной нам кареты.
Я выдохнул, облизал пересыхающие вовсе не из-за жары губы. Часы на башне пробили полдень, зловеще ударив двенадцать раз. Все, кому приходилось бывать в проклятых городах скорби, наверное, в этот момент невольно поёжились. Меня уж во всяком случае, продрал по коже мороз – слишком похоже на Ultima forsan. Зловещий полуночный бой часов города скорби, после которого тебя уже ничто не спасёт. И на фоне бьющих часов ещё более зловеще прозвучал волчий вой. Пять глоток одновременно взвыли, хотя на небе светило солнце, а вовсе не луна. Вой этот означал окончание представления Агирре – и именно он служил нам сигналом.
Карета воеводы Мирчи Дракулести въехала на площадь Стронци.
Стоило ей не больше минуты спустя появиться на одноимённой улице, и я как будто дышать позабыл. Время замедлило бег, прямо как в проклятом городе скорби. Карета, казалось, просто влипла в воздух будто муха в варенье. Четыре запряжённых цугом вороных лошади медленно передвигали длинные ноги. Подкованные копыта били в камни мостовой, и я клянусь, мог разглядеть каждую искру, вылетевшую из-под них. Я отлично разглядел сидевшего на козлах нечистого. Высокого и тощего как все они, парня, одетого в вычурный костюм, конечно же, чёрного цвета. Он держал в руках поводья, готовясь натянуть их, чтобы остановиться, как обычно, почти вплотную к парадному крыльцу палаццо Стронци. Я не видел, но точно знал, что так же одета пара грумов, стоявших на запятках кареты. Знал и о том, что под козлами в ящике без крышки у кучера припрятана пара заряженных и всегда готовых к бою пистолетов. Знал и что грумы – такие же нечистые как все, кто сопровождает трансильванского воеводу, отлично обращаются с кривыми саблями, что висят у них на поясах не для красоты.