— Напрасно упрекаешь, отец,— заводясь, начал Николай.— С малых лет ходил с тобой в поле. Не о том говорим. Если хочешь, я тебе про науку, про роль ее в твоей, вообще в нашей жизни такую речугу толкану — все твои навозно- кукурузные проблемы смехотворными покажутся.
— Ну ладно,— раздраженно перебил отец,— мы торчим в земле, в грязи, а ты летаешь в небесах. Но пока что от твоей науки никакого навара, а мы должны кормить живых людей, сейчас, сегодня и завтра.
Он враз поднялся, рывками заправил рубаху под ремень, выпрямился — тощий, жилистый, подтянутый. Лицо, шея, руки казались черными в сумерках кабинета, на скулах гуляли желваки, глаза глядели зло, исподлобья. Прошел, не глядя на Николая, вышел из кабинета. Сподвижники пошли вслед за ним молчаливой усталой ватагой. Николай, разгоряченный разговором и еще неостывший, готов был продолжать спор хоть с целым миром. Его возмущало ретроградство отца, его деспотизм, грубость, отсталость, тупость — каких только эпитетов он не подобрал, пока они дошли до крыльца.
На крыльце отец вдруг вскинул руки, потянулся с блаженной улыбкой.
— Эх-ма! Благодать-то какая. А мы — в кабинетах торчим! Георгий Сергеевич у нас самый хитрый,— отец обнял Куницына за плечи, притиснул,— самый умный. С восходом — в поле и — с приветом! Во как надо! А мы плешь друг другу точим, уже облезли все, как старые коты. Маникина — не в счет.
— Уже и вообще не в счет?! — для виду возмутилась Маникина. Она была низенькая, кругленькая, живот арбузиком, ножки палками, лицо красное, глазки узенькие, темненькие, не поймешь какие.
— Не в счет, Дуся, потому что про котов говорю,— рассмеялся отец и подмигнул Николаю.— Ну, пошли?
Отец пожал всем крепко руки, Маиикину обнял, поцеловал в лоб. Та треснула его между лопаток. Куницын на прощание предложил подумать насчет поочередной работы насосов и «самовара»,.по графику. Отец отмахнулся:
— Пусть с Пролыгиным разбираются. Но чтоб птичник и насосы не отключать! — пригрозил он Пролыгину.— Ни при каких условиях!
— Но сегодня-то на ночь пусть включит. Небо-то какое! — опять вскипел Николай.
— Герман, как? Включим? — прокричал отец.
— На ночь? — Пролыгин, морщась, почесал в затылке.— Недополив получится...
— Ладно, включим! — решил отец и приказал: — Прямо сейчас поезжай и включи. И до утра не выключай, пусть наука опыты ставит.
Вспомнив о чем-то, он придержал секретаря парткома Палькина Митрофана Христиановича, отвел в сторону, заговорил, понизив голос. Куницын, шедший рядом с Николаем, спросил:
— Ну как помощница? Справляется?