— Решили отрубать заводу руки, — сказал он, увидав Богдана, — заместо чемоданов, что все понаготовили, лучше пресс вытянуть. Непорядок...
— Тронем с места, не довезем, развалим.
— И тронем, и довезем, и не развалим.
— Займешься, отец?
— Займусь, — пообещал старик. — Чего же не заняться... Разве уж так кисло приходится, Богдан? — старик снизил голос до шопота.
— Профилактика.
— Вам виднее...
Отец отошел, и Богдан заметил в нем ту же скорбь, какую он видел у Хоменко. Трудно и непривычно рабочему. Привыкший созидать, он не мог смириться с разрушением.
Танковое сражение, небывалое в истории по количеству вступавших в сражение машин, происходило на перевале старой границы государства. Тысячи танков бросились друг на друга, стреляли, скипалась броня, люди пели «Интернационал» и бросали гранаты, заклинивались башни, подрывались гусеницы. Скрежетало железо на горячих полях Украины и Белоруссии. Там сражался и сын Рамодана. Рамодан ждал конца сражения и страдал. Привезли раненых из-под Новоград-Волынска. Танки противника прорвались, но победа купилась огромной ценой. Раненые танкисты, обросшие коркой грязи и порохового дыма, говорили о сражении тихо, со стиснутыми зубами. На марлевых повязках просачивалась кровь, страдания физические усугублялись страданиями душевными.
Еще никто не знал тогда, что значение этого сражения выше громких побед, что тысячи уничтоженных германских танков значили больше, чем оставление нами обгорелой, исковерканной металлом земли.
Танкистов перевязывали, поили молоком и фруктовыми сиропами, давали спелую вишню и везли дальше.
От них Рамодан узнал о своем Петьке. Он храбро сражался, был тяжело ранен и, кажется, его успели вывезти... лейтенант с изломанными снарядом ногами знал Петра Рамодана и, скупо похвалив его, заснул.
Рамодан вышел из госпиталя твердыми шагами, сел в машину и поехал к Дубенко, в их семью. Рамодан остался теперь совершенно одиноким. Жена с меньшим сыном незадолго до войны поехала на границу, в гости к сестре, и тоже пропала.
— Петька-то мой... я с ним почти не простился, — сказал Рамодан Вале, — такой маленький и щупленький паренек. У него всегда было плохо с носоглоткой. Потом взяли в армию и вылечили... Теперь ранили... тяжело ранили...
— Ранили — вылечат, — утешала Валя, — вывезут в госпиталь, выходят.
— Конечно, вылечат, Валя. А я думаю, разве, что не вылечат? Вот и жена пропала, — ни слуху, ни духу.
— Где-нибудь едет, не успела сообщить.
— Конечно, едет где-нибудь. Не могла же она остаться у немца.
Рамодан пил чай, ел вареники с вишней, которые так вкусно готовила Анна Андреевна, но вдруг, отставив чашку, сидел в какой-то пустой задумчивости, уставясь глазами в одну точку. Потом встряхивался, застегивал пуговицы гимнастерки, крутил головой, улыбался.