сердце готовиться к искупительной жертве? Как повелел святой отче Серафим: ничего не
предпринимая ко спасению России, нести свой Крест до конца?
Или же, отринув смирение, вступить на путь, к которому призывает Михаил? Только,
в сущности, есть ли теперь у меня выбор? То, что он послан Свыше, а не глаголит через
него глас нечистого, блаженная подтвердила. Значит то, что за нашей гибелью и смутой
последует столетие, не менее страшное и кровавое для России, ее бессилие, развал,
отпадение окраин, балансирование на краю новой смуты и окончательной гибели, вполне
реально? Но разве ради ЭТОГО готов был я смиренно принести себя и… ВСЕХ моих в
жертву?
Ради того, чтобы за грядущее столетие англо-американские купцы и их подельники
жиды-банкиры стали хозяевами мира, а русские и немцы превратились в вымирающие
народы? Хочу ли я остаться простым статистом и допустить до безумной двойной русско-
германской бойни, ведущей лишь к всемирному возвышению англосаксов, и ими же и их
подпевалами сконструированной?
Нет!.. Тогда, возможно, что предсказания Авеля и послание Серафима Саровского
кто-то подменил? Возможно ли такое? Или это тоже были испытания ниспосланные мне
свыше? На стойкость в вере, на преданность державе и ее народу?
Никто не подскажет. Таков он - МОЙ КРЕСТ. РЕШАЙ САМ…»
И Император решил. Вернее – решился. А потом был этот год. Год, принесший ему
мешки под глазами, боли в сердце, кучу седых волос, десятки бессонных ночей и трудных
решений, когда приходилось, переступая через свое «Я», делать то, что должно, а не то,
что хочется. Год, давший ему долгожданного сына, нежданного друга и Победу…
***
И то сказать: «что хочется»! Каким откровением стало для Банщикова то, что вовсе
не ветреные «хотения» двигали царем в те непонятные для человека из будущего века
моменты, когда Николай проявлял совершенно необъяснимую непоследовательность,
иногда по нескольку раз на дню меняя мнение, или хуже того, уже оглашенное в узком
кругу решение, по тому или иному вопросу. И как можно было подумать, - в соответствии
с желанием или интересом последнего выходящего от него докладчика по означенному
предмету. Часто в ущерб логике решения, ранее уже «окончательно» принятого!
К счастью для них обоих, Вадик не собирался таскать эту непонятку в себе. И как-то
раз на прогулке, после приснопамятной безвременной кончины хрустальной пепельницы,
спросил царя о причинах таких метаний из края в край, что говорится, прямо в лоб. На что
получил доброжелательный, откровенный, но от этого не менее шокирующий ответ.
Из него следовало, что Государь признает лишь двух авторитетов, стоящих в его