– Конечно, именно так мы и должны попытаться это представить, но я просто говорю, что это может быть трудно.
– Ну и что, черт возьми, в этом такого трудного?
– Харри Холе. Он предложил себя в заложники, а не ты.
Микаэль развел руками.
– Исабелла, всю эту ситуацию спровоцировал Харри Холе тем, что разоблачил Смита как убийцу. На самом деле он вынудил Смита схватить револьвер, лежавший прямо перед ним. Вызвавшись в заложники, Харри Холе просто взял на себя ответственность за то, в чем был повинен.
– Да, но мы сначала испытываем чувства, а потом начинаем рассуждать. Мы видим мужчину, который не вмешивается в происходящее ради спасения своей жены, и чувствуем презрение. Потом начинаются, как нам кажется, холодные объективные рассуждения, но в них мы сами, даже обладая новой информацией, ищем аргументы в пользу того, что́ сначала почувствовали. Это необдуманное презрение дураков, Микаэль, но я совершенно уверена, что именно его испытают люди.
– Почему?
Она не ответила.
Он повернулся к ней и встретился с ней взглядом.
– Вот именно, – сказал он. – Потому что ты сама сейчас испытываешь это презрение?
Микаэль увидел, как крылья замечательного nasus[60] Исабеллы Скёйен разошлись в разные стороны, когда она сделала глубокий вдох.
– Ты очень многогранный, – сказала она. – У тебя множество качеств, которые вознесли тебя туда, где ты находишься.
– И?..
– И одно из них – это твоя способность уйти в укрытие и позволить другим принять удар на себя в тех случаях, когда трусость оправданна. Но в данном случае ты забыл, что в зале находится публика. И не просто публика, а самая плохая из всех возможных.
Микаэль Бельман кивнул. Норвежские и иностранные журналисты. Им с Исабеллой предстояла большая работа. Он поднял большой бинокль из Восточной Германии, который лежал у нее на подоконнике, наверняка подарок от поклонника, и направил его на фьорд. Там он кое-что заметил.
– Как думаешь, какой исход для нас стратегически предпочтительнее? – спросил он.
– Прошу прощения, милейший? – произнесла Исабелла.
Несмотря на то что она выросла в деревне, а может быть, именно поэтому, она использовала старомодные речевые обороты, принятые в высшем обществе Западного Осло, однако без особого успеха. Взросление в Восточном Осло нанесло ей непоправимый урон.
– Лучше, чтобы Трульс умер или чтобы выжил? – В бинокле мелькнуло кое-что. Бельман навел резкость.
Прошла секунда, прежде чем он услышал ее смех.
– А это еще одно твое качество, – сказала она. – Ты можешь отключить все чувства, когда того требует ситуация. Это причинит тебе вред, но ты справишься.