настроить мысли мисс Меррик на нужный лад, придется сперва поближе с ней
познакомиться, и сегодня представляется отличная для этого возможность.
Себастьян поднял рукопись и направился обратно к дому, дабы переодеться к
ужину.
Если бы Дейзи сочиняла роман, где действие разворачивается в загородном
графском поместье, то этот дом вряд ли был бы похож на Эвермор-Хаус. Она
бы нарисовала в воображении нечто роскошное, с позолоченными потолками,
ворсистыми обоями и мебелью, сплошь увешанной бахромой из бархатных
шариков. Но Эвермор был совершенно иным.
Он представлял собой добротное трехэтажное строение из скучного красного
кирпича и серого камня, обставленное скорее удобно, нежели изысканно.
Мраморные каминные полки отделаны незамысловатой резьбой, стены
украшены простыми обоями, белой лепниной и пейзажами в позолоченных
рамах – и нигде ни намека на бахрому из бархатных шариков. Это был
очаровательный дом, элегантный, но непретенциозный, и совершенно не
вязавшийся с представлениями Дейзи об аристократии.
Еще до ее тринадцатилетия нортумберлендский сквайр потерял свои земли из-за
глубокой любви к картам, полного неумения играть и еще более глубокого
пристрастия к выпивке, так что Дейзи выросла далекой от сельской жизни.
Недостаток роскоши в доме тем не менее с лихвой возмещался нарядностью
сада. Из любого окна, включая ее собственное, можно было насладиться июнем
во всей его красе. Из ее спальни открывался вид на цветочный островок в
окружении широких газонов. В вечерних сумерках пурпурные розы, голубые
побеги дельфиниума, бледно-зеленые веточки манжетки и белые соцветия
маргариток казались особенно яркими.
Ее взор миновал лужайку. В отдалении виднелась мельница с каменными
стенами и соломенной крышей. Дейзи могла разглядеть пруд с ивовыми
деревьями и даже гамак, но мужчины, которого она оставила рядом с ним, уже
не было, и, должно быть, в десятый раз после возвращения в дом, девушка
понадеялась, что поступила правильно.
После разговора с Люси около недели тому назад, Дейзи долго и напряженно
размышляла, каким должен быть ее следующий шаг. В конце концов, пришлось
признать, что она несет обязательства: во-первых, перед Марлоу как перед
нанимателем, во-вторых, перед собой и своим личным чувством достоинства, а
в-третьих, как она уже начинала понимать, перед своим подопечным.
Обязательство это, Дейзи полагала, во многом походило на врачебный долг,
поскольку требовало от нее в первую очередь не навредить. Она понимала, что
уже переступила эту черту своей разгромной рецензией. И хотя не жалела о
высказанном мнении, однако сознавала, что должна была предугадать действие,