вставал ни свет ни заря. Наверное, с монахами. Он поерзал, пытаясь стряхнуть
руку камердинера, но если думал, что этим заставит Аберкромби убраться, то
ошибался.
− Сэр, вы хотели успеть до девяти принять ванну и позавтракать. Помните?
Сегодня вы приступаете к работе над книгой.
К работе над книгой? При этих словах затуманенное сном сознание Себастьяна
презрительно усмехнулось. Он ведь больше не пишет. Он что-то протестующее
промычал и перевернулся, полагая, что зрелище его спины образумит
Аберкромби и тот оставит его в покое. Но когда камердинер, покашляв, вновь
потряс хозяина за плечо, граф понял, что недооценил настойчивость слуг,
которым задолжали жалование.
− Прошу прощения, сэр, но вы настоятельно просили разбудить вас в это время.
Вы сказали, мисс Меррик несомненно оценит пунктуальность.
Мисс Меррик? Ах, да. В голове тут же замаячил ее облик: стройное тело,
небольшие округлые груди и изящная попка, светящаяся кожа и золотистые
веснушки. Она считает, что веснушки следует скрывать. Глупая женщина. Он
мечтал поцеловать каждую из них. Все… до… единой.
Предаваясь сим эротическим мыслям, Себастьян глубже зарылся в подушку и
представил, как прикасается к Дейзи, скользя кончиками пальцев от ключицы
ниже, к вершинам грудей…
− Сэр, ванна уже готова. Если вы сейчас же не встанете, вода остынет.
Себастьян застонал при вторжении камердинера в то, что могло оказаться
чертовски приятной фантазией. Напомнив себе, что все равно не суждено
воплотить ее в жизнь, граф заставил себя проснуться и встать с постели.
Вымытый и выбритый, Себастьян обдумывал свои планы в свете событий
прошлой ночи. Граф вспомнил, как провел пальцем по бархатистым губам и
изумление, с которым Дейзи на него смотрела, – он был уверен, что поцелуй
неизбежен. Но эта умница видела Себастьяна насквозь и холодно остановила.
Ее прекрасные глаза светились решительностью, это выражение уже было
хорошо ему знакомо, и Себастьян осознал: чтобы расположить ее к себе,
потребуется куда больше изобретательности, чем он сперва думал. Камердинер
извлек на свет божий старый, изрядно поношенный костюм, в котором
Себастьян всегда любил писать, и он одобрительно оглядел удобные
фланелевые брюки и заляпанную чернилами белую льняную рубашку. Если
стараешься произвести на женщину впечатление, следует прилично одеваться,
но в их случае более действенно поступить наоборот. Он ведь пытается
предстать страдающим писателем в муках творческой агонии. Лучше одеться
соответственно.
Натянув брюки, Себастьян склонился над туалетным столиком к зеркалу и
потер ладонью по свежевыбритой щеке. Может, не бриться несколько дней и