– В бухгалтерии сидит, считает что-то.
– Да, в бухгалтерии. Но он к ней второй год уж ездит, ему и так, и сяк намекали, мол, женись, что просто так мотаться-то, а он не замечал, хоть сам, видимо, не дурак, т.е. вид делал. А совсем недавно, и месяца не прошло, подруга моя, из города которая, звонит и говорит между делом, что дочь у неё платье на свадьбу ищет. Я уж было обрадовалась, да выяснилось, не на свою, на ихнюю. Вот всё, что сама слышала.
– Год, говоришь, ездил, а только недавно жениться надумал?
– Так. А что тут такого?
– Ну, положим, раз они в школе познакомились, то знают друг друга хорошо. Но зачем же тогда год просто так ездить? А если совсем замуж брать не собирался, так зачем же вообще ездить? – продолжала напускать тумана женщина, известная своей «рассудительностью».
– Любовь ведь у них, – испуганно отвечала та самая Катя.
– Тогда можно бы ещё подождать, когда он институт, например, закончит, если любовь-то.
– Темнишь ты, Марья Андревна. Может, знаешь что ещё?
– Знать – не знаю, но предположить могу: уж не забеременела ли она? – весь кружок буквально затаил дыхание от удовольствия и опять синхронно покачал головами.
– Ох, как жаль, бедненькую, как жаль, сердце разрывается, на неё глядя.
– Я, кстати, слышала, что, когда он приезжает, они нормально себя ведут, за ручку только держатся, не балуют и спать ложатся розно, в отдельных комнатах, а как все уснут, вместе из дому потихоньку выходят и вдвоём гуляют, звёздами любуются, благо, есть у нас где пошататься, а родители, на самом деле, знают обо всём, но не препятствуют. Вот и догулялись, получается, – всё сразу между ними решилось. Каждая вздохнула о чём-то своём и ненадолго замолчала с беспросветной безысходностью в глазах.
– Звёздами, говоришь, любовались… А вот меня Колька мой так никуда и не сводил за всю жизнь, только разок в театре были, и то уж молодость первая прошла. А я ведь и не помню, про что спектакль показывали, говорили только много и красиво так говорили.
– Твой-то хоть работает и деньги получает, – подхватила та женщина, что была в трико, – а мой всё пил да пил, вот до чего-то и допился, уж семь лет как развелись, уехал, и весточки о нём никакой нету: аль забыл совсем, аль ещё что, и подумать страшно, а дочь без отца растёт. Уж бог с ними, с алиментами, знать хотя бы, жив иль нет.
– Да, лучше, как у них…
– У кого у них?
– Вот у них-то самых; хоть и недолго, зато по-настоящему, а, может, ещё и ребёночек останется, вот ей и радость, и память на всю жизнь останется.
– Дай-ка мне посмотреть, – сказал сиплым голосом усатый мужик в майке без рукавов и несуразных шортах, смахивавших на семейные трусы. Когда Фёдор обернулся, чтобы посмотреть на него, тот уже вертел в руках большой садовый нож с загнутым лезвием. – И за сколько брал?