Начались странные, непонятные дни – они проходили так быстро, что Фёдор их не замечал, а между тем казалось, что с ним вообще ничего не происходит – всю внешнюю жизнь он довёл до автоматизма и теперь совсем о ней не заботился. Не обращал, например, внимания на то, что продукты в холодильнике медленно, но верно заканчиваются, точнее, встав утром и посмотрев в его опустевшие внутренности, он, конечно, отмечал про себя, что было бы неплохо пополнить запасы, однако, вытащив оттуда необходимую на день еду, не более и не менее, и закрыв дверцу, вмиг обо всём забывал, и так повторялось уже несколько раз. Порой в нём разгоралась суетливая злоба, что приходится заниматься ничтожным бытом в то время, как внутри происходит столь интенсивная душевная работа. А ещё, несмотря на постоянную слабость от болезни, он стал часто гулять по окрестностям, иногда отходя довольно далеко от дома, и образ жизни вёл вполне сознательный и размеренный, не раскидывался по пустякам, по крайней мере, так казалось со стороны – просто дачник на отдыхе. Однако, если бы кто-нибудь зашёл к нему в дом, то в глаза сразу бы бросилось царившее там запустение, будто в нём никто не живёт, даже фрагментарные признаки присутствия человека в виде, например, не вымытой посуды только усиливали впечатление. Как и любой квартирант, Фёдор не особо заботился, в каком состоянии оставит после себя нынешнее жилище, но та отчуждённость, с которой он с ним обращался, была чем-то большим. Нет, в доме не царили грязь и разруха, наоборот, казалось, человек старается не оставить ни малейшего следа своего пребывания порой в ущерб элементарным удобствам, будто ревностно следя, чтобы результатами некоторых его усилий никто в последующем не воспользовался. Однако несмотря на отчуждённое поведение внутри дома, все в округе его уже узнавали, кое-кто начал с ним здороваться, и Фёдор со своей стороны оставался неизменно вежлив; иногда под вечер, пройдя мимо группки что-то эмоционально обсуждающих дачников и тепло поприветствовав в ответ абсолютно незнакомых людей, он замечал, как те быстро отворачиваются и начинают усиленно перешёптываться, видимо, сплетничая о нём, что он прекрасно понимал и от души веселился их вздору. Но были и моменты, целиком выбивавшиеся из почти идиллической картины сосредоточенного уединения, поскольку даже сон его становился всё более и более беспокойным. Надо сказать, что до недавнего времени Фёдор редко видел какие-либо сны и теперь будто отдувался за всю предшествовавшую жизнь. В них мелькали такие химеры, о существовании которых внутри себя их обладатель и помыслить не мог, выдумывались такие ситуации, от которых сердце то билось в эйфорическом восторге, то замирало в цепенящем страхе, а ещё люди, все люди, которых он когда-либо знал, дружил, общался или просто видел в толпе, по одному или сбродом навещали его, играя порой совсем невероятные роли: то едва знакомый человек становился ему другом и братом в некоем предприятии, то Фёдор беспристрастно проходил мимо собственных родителей, оставляя их тем самым в смертельной опасности безо всякой помощи и позволяя гибнуть без малейшего сожаления со своей стороны. Особенно одно из сновидений частенько навещало его во время тяжёлого душного дневного сна.