Дверь открыл отец, он с матерью так и продолжал жить в квартире, где вырос их сын. Женатые уже более сорока пяти лет, они были друг для друга, наверно, первой, последней и единственной любовью. Первые годы брака родители Фёдора прожили в тихом счастье беззаботными наивностями, когда в их комнате семейного общежития при институте не водилось абсолютно никакой мебели кроме кровати и тумбочки, на которой те по очереди занимались, были совсем не приспособлены к жизни, а после рождения ребёнка ещё и выяснилось, что они не умеют растить и воспитывать детей. Немного бесцельно, бездумно и мило всё у них в судьбе получалось и в дальнейшей жизни, чему, правда, те нисколько не огорчались, возможно, даже не задумывались об этом или просто очень высоко ценили своё счастье. Как можно охарактеризовать таких людей? Глупыми они не были, не были и простыми, оба учители, он – физики, она – русского языка и литературы, жили совсем не понарошку, но безо всяких крайностей, ни плохих, ни хороших, ровно и спокойно, поэтому, глядя на них, складывалось впечатление, что оба достигли абсолютно всего, чего хотели в молодости, и теперь просто этим наслаждаются. Фёдор в юности, когда только-только начал думать своей головой, время от времени интересовался, каковы, так сказать, потаённые мысли его родителей, их сокровенные желания, взгляд на мир в целом, и однажды после тяжёлой ссоры с отцом, неожиданно пришёл к выводу, что ничего такого у них вообще нет, ни грамма фантазии.
Квартира родителей как всегда выглядела очень опрятной, но безнадёжно устаревшей: потрёпанная мебель, не обновлявшаяся десятилетиями, куча ненужных, но зачем-то хранимых вещей, видимо, как память или под отговоркой, что в будущем может пригодиться, основательно истёртые ковры на полу, множество растений на окнах да рыхловатая, бессистемно собранная библиотека, расставленная во всех комнатах как попало и где попало. И главная деталь: при входе в зал в глаза сразу же бросались ржавые полозья старых санок, лежащих за окном на балконе в груде такого же бесполезного хлама.
И отцу, и матери было чуть более 65 лет; мать почти на полгода старше, однако теперь выглядела моложе своего мужа (раньше было наоборот). А, впрочем, довольно крепкие старички, да и старичками их можно назвать лишь с большой натяжкой, ведь оба сохраняли былую весёлость молодого, не слишком озабоченного характера, к тому же серьёзно из них никто пока не болел, только жили они одни, чему часто и сильно огорчались. Когда отец открыл дверь, сын тут же ощутил специфический, такой знакомый, такой свойский, но успевший стать чужим запах старой квартиры, с которым он прожил большую часть своей жизни.