– Вам знаком этот человек?
– Нет, а кто это?– Александр пристально присмотрелся к изображению и улыбнулся.
– А это, – И Лернон показал ему фото первой жертвы, потом второй, третей. А это, а это, а это?
– Кто эти милые дамы? – Недоумевал больной. В выражение его старческого лица не было и тени боли или сомнения. Не было страха, была только заинтересованность.
–Я расскажу вам про искренность, – вдруг сказал больной.
– Я слушаю,– Он решил не торопить сумасшедшего, возможно, что-то и выплывет стоящее.
– И уж лучше бы из тумана вышла та самая пресловутая белая лошадь, – отстраненно и полушепотом, начал говорить старик,– с ней бы, определенно, можно было бы поговорить. Я бы сказал ей:
Лошадь, я так устал, иногда я просыпаюсь утром и чувствую себя так, как будто всю ночь грузил мешки с картофелем. Я принимаю душ, я одеваюсь, я смотрю им всем в глаза и что -то говорю. Но ведь им плевать. Они могут сочувственно махать головой, натянуто улыбаясь соглашаться со мной, или не соглашаться. Они могут слушать меня, и даже, я подозреваю, иногда и слышать. Они , как и этот туман всегда рядом, но в сущности своей вода, вода растворенная в воздухе. Жизнь в полноэкранном режиме, модное нынче увлечение. Всегда быть в тренде, позиционировать себя, не уставать, не склоняться, не просить не верить. Быть сильным. А если я слабый? Если мои сухожилия трещат по швам от вашей любви? – Он так пристально и вопросительно посмотрел при этом на Лернона, что у того сердце замедлило свой темп.
– Как мне выжить в этом муравейнике, – Продолжал больной,– если я не муравей. А если они ЭТО знают? Почему не убьют меня, не скормят своей королеве? Чего ждут?
Я всматриваюсь, но ее нет, нет белой лошади, и мне становится немного уныло от того. Она бы точно поняла меня, и я бы понял это по ее умным глазам, я поняла тебя, говорила бы она, я поняла. И ты мог бы даже молчать я бы и так все поняла. Потому что ты пахнешь искренностью. Иногда , какой-нибудь человек впрягает меня в телегу и хлещет по бокам плетью, но я не в обиде на него…потому что и от него пахнет искренностью. Это как растворенная в воздухе слабость. Вы, люди, стыдитесь таких проявлений своей души. А мы, лошади, это чувствуем. Мы вдыхаем это через поры своей кожи, помнишь, как ты написал на смятом листке бумаги.
Этот город проглотит меня, пережует и выплюнет прямо в небо, и если я не научусь летать, то ударюсь оземь и разобьюсь на миллионы осколков, которые никто и никогда не сможет собрать и склеить. Даже самая умелая в мире волшебница. Но крылья мои в химчистке, а я уже у него в утробе.