– Ну вот и славно, – одобрительно промолвил Княжич. – Приятно иметь дело с благородным рыцарем, – Иван хотел сказать Рожинскому еще что-нибудь хвалебное, но в этот миг в горницу вошли Андрей с Иваном, да Максим с Семеном и расселись по своим местам.
– С чем пожаловал, пан гетман? – злобно вопросил Андрейка, берясь за саблю.
Облик молодого казака показался Рожинскому знакомым.
– Мы, кажется, встречались где-то? – немного побледнев, но по-прежнему со шляхетским гонором поинтересовался он.
– Встречались, на Варшавской площади при казни Наливайко46, – закричал Андрей, бросая саблю в ножны.
– Молись, католик, богу, что мы с тобою в доме у отца моего встретились.
Трубецкой нисколько не ошибся в старшем сыне Княжича. В неполные пятнадцать лет он убежал из родительского дома, да не куда-нибудь, а в Речь Посполитую, мстить за мать, которую почти не помнил, но о которой так много слышал от Арины. Там примкнул к восстанию Наливайко, несмотря на отроческий возраст, проявил такую храбрость, что славный гетман произвел его в хорунжии. После гибели вождя, предательски плененного поляками, Андрейка чудом уцелел, но навсегда утратил веру в справедливость и вообще во что-либо хорошее. С началом смуты он собрал ватагу из отчаянных сорвиголов, в том числе младшего брата Ваньки, и воевал с ней против всех и вся. Лишь тяжкое ранение в стычке с тушинцами заставило его на время воротиться в отчий дом.
– Уймись, Андрей, – скорее, попросил, чем приказал Иван.
– Да ладно, черт с твоим поляком, я и похлеще сволочей видал. Этот хоть не трус, не побоялся в одиночку во вражий стан явиться, – махнул рукой Андрейка, одним махом осушил огромный кубок и, закрыв глаза, ушел в себя.
Да, славная семья у атамана. Жена и дочь – воительницы, а сын, по-видимому, бывший офицер злодея Наливайко. Надо с ними быть поосторожнее, решил Рожинский и миролюбиво попросил:
– Отдай мне Митьку Трубецкого да разойдемся миром. Он, подлец, мятеж против меня поднял, а такое с рук спускать нельзя, сам понимаешь.
– Не отдам, – ответил Княжич.
– Ты, видимо, не понял, атаман, те, что возле крепости стоят, лишь четверть войска моего. К утру под стенами четыре тысячи гусар отборных будет. Мы ж вас просто-напросто числом бойцов сомнем. Зачем тебе прохвоста Митьки ради своей семьею и друзьями рисковать?
– Не отдам, казачья честь не дозволяет. Есть у нас закон старинный – с Дону выдачи нет, а честь для казака дороже жизни.
– Да ты пойми, вы все обречены. Ну сколько у тебя бойцов, едва ль пять сотен наберется, одному против восьми никак не устоять, – попытался образумить Княжича Рожинский. – К тому же здесь не Дон, а Русь немытая.