Вечер выдался душный, жара не спала даже после наступления сумерек.
Что ж, ему хотя бы удалось заслужить благодарность Джинни. Предстоящие два года будут для нее даже еще длиннее, чем для Джима. Вот только дотянет ли он до конца срока?
«Сентиментальный идиот. Ренегат. Перешел на сторону краснокожих и выступил против белых. Отвернулся от своего сословия…»
«Полно медлить, счастье хрупко, поцелуй меня, голубка…»[15]
«Красота – цветок капризный, от морщин погибнет вмиг…»[16]
«Любой скажет, что расстраиваться из-за того, что у какого-то наемного работника сильный кашель, – ненормально. В конце концов, надо стойко переносить невзгоды. В прошлом году, когда у моей призовой кобылы вдруг началось заражение крови…»
«Все пути приводят к встрече; Это скажут дед и внук» [17].
Росс встал и пошел проверить, распахнуто ли северное окно.
Ох уж эти поэты с их софизмами! Сегодня он не в состоянии мыслить здраво. Могут ли сладкоголосые певцы быть дельными советчиками?
Да, окно было открыто. Росс раздвинул шторы.
К двадцати семи годам он выработал свою жизненную философию. Неужели он должен отказаться от нее при первом же испытании?
В дверь тихо постучали.
– Войдите, – сказал Росс и обернулся.
Это была Демельза. Она держала в руке зажженную свечу и молчала. Дверь плавно закрылась у нее за спиной. Девушка не переоделась, глаза у нее сверкали.
– В чем дело? – спросил Росс.
– Это платье…
– Что с ним?
– Не расстегивается на спине.
– И?
– Не могу дотянуться до крючков.
Росс нахмурился.
Демельза медленно подошла к нему, развернулась и неловко поставила свечу на стол.
– Простите.
Росс начал расстегивать платье. Она чувствовала его дыхание на своей шее.
На спине у Демельзы так и остался шрам, один из тех, что он заметил, возвращаясь с ярмарки в Редрате.
Росс прикоснулся к прохладной девичьей спине, и вдруг его руки скользнули под платье и сомкнулись на талии Демельзы. Она откинулась назад и положила голову ему на плечо.
Росс целовал Демельзу, пока у нее не потемнело в глазах. И вот в этот момент она, уже одержав победу, должна была признаться в обмане. Она не могла умереть без исповеди.
– Я вас обманула, – сказала Демельза и снова заплакала. – Я соврала про крючки. О Росс, откажись от меня, если ты меня ненавидишь. Я обманщица… я сказала неправду…
Но Росс ничего на это не ответил, потому что теперь уже ничто не имело значения: ни ложь, ни поэзия, ни принципы, ни какие-то там доводы разума или сердца.
Он отпустил Демельзу и зажег еще одну свечу.