Однако, монгольские всадники уже собрались в путь, и их предводитель еще раз подошел к европейцам, требуя, чтобы они немедленно сели на коней. Вскоре их небольшая кучка, сопровождаемая по обе стороны всадниками, направилась к востоку по китайской дороге.
Сначала ехали они медленно, но вскоре езда их стала быстрее.
Горячий туман вставал над степью. Бесконечная и прямая дорога мертвой лентой расстилалась перед ними, то поднимаясь, то опускаясь, местами испещренная кустами травы шафранного цвета. Рыхлая почва словно проваливалась под ногами лошадей, и тонкая пыль окутывала печальный караван желтым, как сама степь, облаком.
Весь первый день похода пленники, еще не оправившиеся от волнения и, главным образом, озабоченные тем, чтобы не разъединиться, оставались погруженными в себя и пассивно отдавались уносившему их течению, за невозможностью сделать что-нибудь лучшее.
Следующий день был совершенно похож на предыдущий.
— Мы утопаем в желтом, — ворчал ван-Корстен: — плохая примета!
Ему ответили односложно. Но милый доктор, язык которого всегда следовал принципу вечного движения, поставил себе задачей помочь своим спутникам стряхнуть овладевшее ими оцепенение, окружив их всех, особенно раненых, своими медицинскими попечениями.
— Мы даже не можем любоваться видами, — продолжал он: — из-за этой проклятой пыли, я едва различаю обезьяньи рожи всадников нашего эскорта!
— Мы делаем более пяти узлов в час! — воскликнул Полэн, которого крепко качало на спине верблюда.
Караван, в самом деле, шел быстрой иноходью, обычным аллюром степных наездников, при чем каждый трех или четырехчасовой перегон прерывался непродолжительной остановкой возле источника или возле почти всегда пустого улуса.
Таким образом монголы делают миль по двадцати в день. И, если европейцы могли выдержать при этом долгий и трудный путь, то обязаны этим были своим сильным организациям. Раны их заживали сами собою, под иссушающим ветром пустыни. Дурно с ними не обращались. Наоборот, монгол — предводитель отряда, пытался даже облегчить положение пленников, часто сменяя их лошадей и давая им в достаточном количестве припасов и воды. Но ни скорости езды, ни ежедневно делаемого перехода он не изменил.
Казалось, он торопился доставить их поскорее тому, кто должен был распорядиться их судьбой.
Вначале, слишком пораженные учиненным над ними насилием, европейцы думали только об одном, что им следует подороже продать свою жизнь. Но теперь, разбитые и попавшие в плен — они все свои помыслы сосредоточили на освобождении, т. е. на бегстве.