— Ястреб летит, — говорит сержант.
Потрепанный УАЗ-469 подлетает к заставе. Последние метры перед шлагбаумом скользит юзом. Лихо пикирует! Но чисто. Застывает в десятке сантиметров от полосатой стрелы. Из кабины выходит высокий мужик в армейской полевой форме. Без знаков различия. Обут в кроссовки. Военная выправка. Короткая стрижка. Горный загар. Кричит весело:
— Саня, здорово! Держишь границу на замке?
Старлей откликается:
— Привет. А ты все гуляешь?
— Прогуливаюсь. Дредноут, гляжу, выставил. Заминировал бы лучше дорогу, и все дела…
Мужик обменивается рукопожатием со старлеем. Протягивает краба сержанту. Обходит кружок бойцов. Пожимает руку каждому. Идет ко мне:
— Сергей.
Называюсь. Мужик задерживает мою ладонь:
— Привет, Даврон! Знаком заочно. Сангак про тебя говорил.
Зухур ревнует, тянет ручонку, спешит представиться:
— Хушкадамов.
Мужик ему в тон:
— Ястребов. Про вас тоже наслышан — в Кургане до сих пор поминают. Весь город на неделю без хлеба оставили…
Зухур пыжится:
— Городские люди. Только о своем брюхе заботятся. А что в горах от голода умирают, им безразлично. Бобо Сангак, слава Богу, не такой. Понимает… Разрешил муки взять, сколько потребно.
— Говорят, рвал и метал, когда доложили, сколько вы выгребли.
— Пусть говорят. Бобо Сангак меня знает. Как-нибудь это дело уладим.
— С ним теперь нелегко связаться.
— Почему нелегко? В Калаи-Хумбе телефон есть.
Ястребов ухмыляется:
— Туда, где теперь Сангак, линию пока не провели.
Зухур тупит:
— Дело не спешное, вернется в Курган-Тюбе, тогда поговорим.
— Вряд ли вернется, — говорит Ястребов. — Убили его.
— Ц-ц-ц-ц, — Зухур цыкает языком, качает головой. — Убили…
Строит равнодушную морду, пытается скрыть улыбку.
Чувствую, как внутри нарастает напряжение. Теснее сжимается в груди, начинает подташнивать. Изо всех сил сохраняю спокойствие. Вдох. Медленный выдох.
— Точно? — спрашиваю.
— Абсолютно, — говорит Ястребов. — Как в газете «Правда».
— Когда?
— Три дня назад. Двадцать девятого марта.
— Бомба? Снайпер? Поймали, кто стрелял?
Ястребов потирает нос:
— Он не в бою погиб. В разборке со своими…
Мозги гудят точно трансформатор под перегрузкой. Сквозь гул и треск пробивается голос Ястребова:
— Деталей никто не знает. В народе разные версии гуляют…
Вдруг чувствую, что внутри отпускает. Тяжесть в груди исчезает. Черный туман рассеивается. Остается только легкая слабость. Невесомость во всем теле. Затишье после бури. Знакомое ощущение. Так бывает всегда после того, как… Внезапно меня накрывает понимание: фазу пробило на Сангака! Мысль рушится в мозг, как неразорвавшийся снаряд весом в тысячу тонн. Плющит серое вещество, рвет нейронные связи и вот-вот взорвется. Сангак погиб по моей вине. Он находился ближе всех в зоне контакта. Мысль не укладывается в мозгу. Будто пытаюсь пристроить в черепной коробке негабаритный груз. Ворочаю. Кантую. Прилаживаю то так, то сяк. Спешу, пока не рвануло. Наконец одна за другой опускаются стальные заслонки. Отсекают, изолируют чувство вины. Отсек проваливается в глубину. Туда, где скопилось целое кладбище. Где в бронированных камерах, как в изолированных склепах, складирована память о погибших по моей вине. Отсек Крысы, Кости, Анвара, Филиппа Семеновича, Саида, Нади… С этого момента добавился склеп Сангака. Усилием воли подавляю мысль: «Скольких еще придется хоронить».