Гафур был, кажется, несколько разочарован:
— Хороший сон, но толковать в нем нечего. Это мечта.
С единственной целью — логически завершить тему — я предложил:
— А почему ж мечту не исполнить? Отпустил бы.
— Разве мечты когда-нибудь исполнялись? — ответствовал Гафур и начал неспешно спускать в яму ведро на веревке.
Да, братцы, это Восток. Только здесь тюремщики философствуют.
Белое эмалированное ведро сверкало в свете, падающем из дыры, и медленно плыло вниз. После нескольких дней сидения в темной земляной тюрьме скромная бытовая посудина казалась предметом фантастической роскоши. Удивительно, как быстро меняются человеческие представления.
— Ребята вечером мясо ели, я тебе отложил, — проговорил наверху Гафур.
В ведре стоял кувшин с водой, накрытый лепешкой, а на ней — небольшой кус чего-то подгорелого. Мой дневной паек.
— Порожний кувшин поставь, не забудь, — велел Гафур.
Пустая тара поднялась на свободу.
— Подними заодно и мое ведро, — попросил я.
Гафур фыркнул:
— По-твоему, кто я? Пришлю кого-нибудь, заберет.
— Тогда хоть дверь оставь открытой.
Я имел в виду вход в хибару, где вырыт зиндон.
— Нельзя. Зухуршо сказал, надо закрывать.
— Послушай, Гафур, его все равно нет. А другим наплевать. Ты только представь, каково это сидеть в полной темноте…
— Какая разница? Все равно смотреть не на что.
— Знаешь, где-то в Швейцарии есть такая подземная река, где водятся безглазые рыбы. Белые как молоко. Не слепые, у них просто абсолютно отсутствуют глаза.
— Сказка, да?
— Нет, бедняги так долго жили в темноте, что глаза пропали. Чувствую, что скоро превращусь в такую рыбу…
— Ладно, — сказал он. — Без глаз как фотографировать будешь?..
Странное дело, но наше недолгое комнатное соседство, вероятно, создало у него некое чувство общности. Думаю, если бы Зухуршо приказал: «Повесь журналиста», Гафур и глазом бы не моргнул — спокойно исполнил, что приказано, и спал бы потом безмятежно. А поскольку распоряжения морить голодом не поступало, он счел своим долгом заботиться обо мне по-соседски. Он вовсе не злодей, просто работник. Как-то, три или четыре его посещения назад — не помню точно, у меня начала путаться последовательность событий, — я спросил:
«Гафур, тебя совесть не мучает?»
«Почему?»
«Ты того человека повесил. Парторга».
«Зухуршо приказал».
«Но казнил-то ты, мусульманина жизни лишил. Разве Аллах не запретил убивать правоверных?»
«Э, сосед, разве коммунист может быть правоверным?»
«Зухуршо тоже был коммунистом».
«Э-э-э, Зухуршо… — приговорил Гафур и присел на корточки, то ли готовясь в долгому разговора, то ли затем, чтобы быть поближе к собеседнику. — Ты змея у него видел? Хороший змей, да? Сильный. Это мой змей был. Я когда милиционером в Душанбе работал, один раз в зоопарк зашел. Ты там бывал? Я тогда подумал: Аллах в своей милости ад для животных не создал. Только для людей. А потом люди для животных ад сделали — этот самый зоопарк. Там много зверей. Я льва видел. Медведя видел. Как тигр по клетке ходил кругами, видел. Разве это не ад — всю жизнь бегать от стенки к стенке среди своего дерьма? Разве не ад, всю жизнь дышать вонючим воздухом? Потом в одно место зашел и там за большим стеклом Мора увидел. У него тогда имени не было — просто змей. Это я потом Мором назвал. Я когда его увидел, сразу решил: себе заберу. До смерти захотелось. Очень сильный змей. Пошел к директору, большие деньги предлагал, он не продал. Потом ту бабу, что за змеями ходит, уговаривал, она тоже не согласилась. Боялась, что узнают… Я много раз туда ходил на Мора смотреть. Во время войны, когда мы „юрчиков“ из Душанбе выбили, я сразу в зоопарк пошел. Знаешь, стекло очень толстое оказалось. Наверное, какое-то специальное. Я автоматом несколько раз ударил — не разбивается…»