— Здорово, дружище.
И с размаху впечатал ладонь в пятерню Джахонгира, вылетевшую навстречу:
— Сто лет не виделись.
— Тысячу, — поправил Джахонгир. — Давно ты у Сангака? Я думал, по-прежнему в Краснознаменной небо коптишь.
— Не слышал, как меня подставили?
— Что стряслось-то?
— Проехали. Не слышал, значит, не слышал.
— А если без загадок?
Человек в камуфляже глянул на меня.
— А-а-а-а, — сказал Джахонгир. — Это Олег. Коллега, репортер.
Мы обменялись рукопожатиями. Человека в камуфляже звали Давроном.
— Так что случилось-то? — спросил Джахонгир.
— Игры начальства…
И тут некстати адъютант крикнул:
— Эй, журналист из Москвы! Заходите.
Я протянул руку Даврону:
— Надеюсь, увидимся.
Мне хотелось поближе узнать этого человека, раззадорившего мое любопытство.
— Увидитесь, увидитесь, — пообещал Джахонгир. — Даврон, приходи вечером в гостиницу. Посидим, поговорим, выпьем, по старой памяти.
— Как покатит. В зависимости от ситуации.
— Ну вот, опять зависимость. Зачем ждать ситуации? Так приходи.
Я направился к Сангакову святилищу. Открывая дверь, обтянутую кожей, я старался угадать, кого увижу. В Душанбе пришлось наслушаться разного. «Народный защитник, — говорили одни. — Мудрый, справедливый. Только на него вся надежда». Другие рассказывали страшные истории о кровожадном монстре: «Этот Сангак даже родного брата убил». Худой, изможденный школьный учитель убеждал меня страстным шепотом: «Мясник, изувер. Мясницким топориком разделывает взятых в плен исламистов…»
Кто он на самом деле?
Человек в просторном обкомовском кабинете не походил ни на бывшего буфетчика, ни на бывшего рецидивиста. Народный вождь словно высечен из каменного монолита. Плотное телосложение. Широкое смуглое лицо. Короткая полуседая бородка. Слегка глуховатый голос. Низкий тембр. Чистый и грамотный русский язык. Распознать в нем многолетнего сидельца смог бы, вероятно, только чрезвычайно зоркий и знающий наблюдатель. Да и в том я не уверен.
Сангак вышел из-за стола мне навстречу. В моем лице он приветствовал всю прессу России. Пожав руку, уселся в обкомовское кресло. Я расположился напротив — за столом, приставленным перпендикулярно к его полированному прилавку со стопками папок и бумаг, и включил диктофон. Сангак заговорил, не дожидаясь вопросов:
— Я никогда не скрывал и не собираюсь скрывать, что не раз был лишен свободы. Народ знает, за что я находился в заключе-нии, за что был репрессирован мой отец, и не только он, но и почти весь мой род. Я — простой смертный и никогда раньше не занимался политикой. Жизнь заставила меня встать во главе моего народа…