Старик больше не показывался, тоже соблюдал осторожность.
Достав из кармана пистолет, Растокин вытащил обойму, пересчитал патроны. Их осталось пять штук. В кармане нащупал вторую обойму. Она оказалась пустой.
Он хотел спрятать ее в сено, но передумал, положил обратно в карман.
«Хорошо бы еще и автомат».
Он вспомнил, что автомат был у него и на реке, когда они с Карпуниным перебрались на этот берег, и когда полз к болотам, таща на себе напарника.
«Может, прибрал старик? Надо спросить».
Хлопнула калитка. Растокин насторожился, услышав неторопливые шаги тяжело идущего человека. Шаги приближались. Старик, видно, решил предупредить его, дважды кашлянул, а когда подошел к сараю, тихо постучал в дверь.
Увидев Растокина на ногах, весело проговорил:
– Коли на ноги встал, считай себя здоровым.
– Да вроде бы лучше… – отозвался Растокин.
– Вот и хорошо. А теперь иди за мной.
Они вышли из сарая.
На улице сгущались сумерки, но еще были видны стоящие поодаль сосны, небольшой деревянный домик, окруженный деревьями, копны сена.
Старик шел по тропинке впереди, а Растокин, сильно припадая на левую ногу, волочился сзади.
В доме он подвел его к умывальнику, дал огрызок хозяйственного мыла, полотенце. Растокин вымыл руки, лицо. Холодная вода немного освежила его.
– А теперь давай попьем чайку и в путь-дорогу, – сказал старик. – Не ровен час, могут нагрянуть немцы или полицаи.
В углу комнаты стояли небольшой стол, табуретки, на столе – чугунок с картошкой, от которого поднимался слабый парок. Рядом лежали соленые огурцы, несколько кусочков черного хлеба.
Растокин сел, осмотрелся. Напротив белела русская печь, на стене висела деревянная полка, где стояли две жестяные кружки, пустые бутылки, банки.
– Ешь, Валентин, – напомнил старик, присаживаясь к столу.
Взяв теплую картофелину, Растокин почувствовал, как в желудке засосало от голода, быстро снял кожуру, посыпал картошку солью и с жадностью засунул в рот.
Огурцы остро пахли чесноком, укропом, были плотные, сочно хрустели на зубах.
Давненько Растокин не ел с таким наслаждением простую деревенскую пищу, как сегодня: картошку с солеными огурцами и черным хлебом.
Старик тоже съел картофелину с огурцом и теперь, обжигаясь, торопливо допивал мятный чай. Говорил он мало, изредка поглядывал в окно, где чернели сумерки, спешил. Видя это, Растокин не стал расспрашивать его о дочери, ее детях, тоже поторапливался.
Пока старик убирал со стола, Растокин свернул цигарку, насыпал в нее из кисета самосада. Табак оказался крепким, он поперхнулся, закашлялся, смахивая слезу, польстил старику, похвалив табак.