Было уже темно, но вокзал и площадь не освещались, соблюдалась маскировка. Танкисты сновали между вагонами, бегали на вокзал, гремели котелками.
Прихрамывая, Растокин шел вдоль состава. На платформах стояли танки, самоходки, прикрытые брезентом. У одного из вагонов, где не было солдат, он остановился, осмотрелся, быстро достал из кармана магнитную мину, прикрепил ее к колесу.
Нельзя сказать, что он не испытывал страха, находясь среди немцев. Но за эти дни, что провел Растокин в городе, страх в нем как-то притупился от постоянной, изнуряющей напряженности, заставляющей его всегда быть начеку, готовым в любую минуту вступить в смертельную схватку с врагом в случае разоблачения. И в то же время понимание этой постоянной опасности делало его смелее, находчивее, отчаяннее. У него были документы на имя лейтенанта Касселя, который после ранения продолжает службу в автодорожной части и занимается ремонтом дорог. Это дало ему возможность бывать в разных местах города и района, лучше знать обстановку.
В партизанском отряде имелась машинка с немецким шрифтом, нашлись умельцы вырезать из резины любые печати, делать нужные документы. Кроме того, по заданию отряда местные девушки работали в немецких учреждениях: районной управе, комендатуре, хозотделе, обеспечивая партизан бланками и паспортами.
Вечером около девяти Растокин подошел к дому, где жила Таня. Дом был деревянный, невзрачный на вид, находился почти на самой окраине города.
Дверь открыла Таня, прижалась к нему, расплакалась.
– Перестань, перестань, что это еще за глупости! – отстранив ее, Растокин вошел в комнату, огляделся.
У стены стояла кровать, прикрытая тонким покрывалом, сверху лежали две пуховые подушки, на столе горела керосиновая лампа, слабо освещая комнату.
Снимая мундир, спросил:
– Ты одна?
– Одна…
– А где хозяйка?
– У соседей.
– Что слышно об эшелоне с танками?
– Эшелон потерпел крушение. На станции арестовали трех наших железнодорожников. Обвиняют, будто это они сделали. Их расстреляют? – тревожно посмотрела на него Таня.
– Расстреляют. Немцы этого не прощают… – Увидев огорчение на ее лице, добавил: – Постараемся что-нибудь придумать.
Таня подошла к нему, обняла, и он услышал ее взволнованное дыхание.
– Надо спасти их, Валентин. Надо спасти… Я так боюсь тут… Все жду, вот-вот нас разоблачат и схватят.
– Это пройдет, Таня, скоро пройдет. Привыкнешь. Надо быть немножечко артисткой, играть. Понимаешь, играть… Пока все идет, как ты говоришь, «гут», – и он слабо улыбнулся.
– Оказывается, это не просто, Валентин, – горестно произнесла она.