Лазарь Моисеевич вдруг понял, что тогда по ночам, когда тюкал топорик скульптора, спалось ему гораздо спокойнее… Теперь же, вставая с красными глазами из постели, он умудрился дважды опоздать на работу, стал непривычно рассеянным и забывчивым. Даже Елена Витальевна обратила на это внимание.
Всё происходящее стало беспокоить Лазаря Моисеевича ещё больше, когда в обеденный перерыв он, посетив «аварийку», к своему ужасу, узнал, что Лёва со вчерашнего дня, взяв отпуск за свой счет, куда-то уехал. Куда интересно, зачем? Отчего-то это оказалось вдруг какой-то труднораскрываемой тайной. На раскрытие которой потребовался ещё один день. После чего Лазарь Моисеевич обеспокоился окончательно, узнав, что Мичман, дождавшись каких-то важных документов, уехал в посольство для оформления вида на ПМЖ в Израиле. Это было уже выше его сил. А что, если возьмёт да уедет втихаря, так и не отдав долг? «Какой-то международный скандал получается», – нервно думал он. Покой покинул его окончательно. На следующий день он зашёл в аптеку, купил успокоительные таблетки и капли для сна.
Все вокруг суетились, готовясь к Новому году, лишь для Лазаря Моисеевича происходящее вокруг будто погрузилось в лёгкий туман. Сонливое состояние от таблеток преследовало его теперь повсюду. Неожиданно его вызвала к себе Елена Витальевна и резко отчитала за то, что во время планёрки он уснул и даже всхрапнул легонько. Спокойная жизнь трещала и лопалась на глазах. Он пытался собраться с мыслями, но не мог. Перед глазами постоянно маячил образ Лёвы в тельняшке, бушлате с золотыми пуговицами, кипой на макушке и бутылкой «Столичной» в руке, приобретённой на занятые у Лазаря Моисеевича деньги.
В Новогоднюю ночь он не пошёл в гости, никого не пригласил к себе, решив посидеть один, чтобы собраться с мыслями и обдумать план действий. Пробка шампанского не выстрелила, как бывало, в потолок, а как-то по-стариковски сдержанно пукнула. Пузырьки уныло покрыли стенки одинокого бокала, кремлёвские часы на экране приготовились отсчитывать время уходящего года. Опустошённый Лазарь Моисеевич, обречённо покручивая ножку бокала, следил безрадостными глазами за стрелками, раз за разом повторяя: «Не произошло, не случилось, не судьба, стало быть. Так, видно, и пропадут мои денежки. А ведь как жаль…»
Когда минутная стрелка завершала последний оборот, кто-то настойчиво позвонил в дверь.
– Кому ещё не сидится в такое время, – недовольно пробурчал Лазарь Моисеевич и, не взглянув в глазок, распахнул дверь.
Из сумрака лестничной площадки, пахнув свежим перегаром, ввалился Лёва Мичман. С последним ударом кремлёвских курантов, превозмогая подступавшую икоту, он, часто дыша, выпалил: