— Кошку? — Клесх поднял брови.
— Кошку, кошку, — Глава с горечью усмехнулся. — За Донатосом дурочка хвостом ходит. Скоро Цитадель в ярмарочный балаган превратится, а мы как скоморохи кривляться тут станем, глядишь Ходящие от смеха и перемрут, на нас глядючи. Всего шесть послушников, Клесх, в этом годе у нас. Ратоборца ни одного.
— И трое пропавших Осененных… — задумчиво произнес Клесх. — Это те, про которых мы знаем. А сколько тех, о ком нам неведомо, а?
Нэд окаменел и задохнулся.
— Немало, поди, — твердо закончил Клесх. — А мы только заквохтали.
Лесана вошла в кузню. В лицо пыхнуло жаром. Коваль, одетый в кожаные штаны, валеные сапоги и кожаный фартук мерно опускал молот на раскаленный прут, что лежал на наковальне.
На лавке у входа сидел дюжий широкоплечий бородатый мужик лет сорока, одетый в добротную рубаху и справные порты из льняной пестряди. Судя по всему тот самый обозник, ждущий, видимо, когда кузнец освободится и подкует, наконец, лошадь, что нетерпеливо фыркала у входа.
Сыпались искры, стоял звон. Однако при появлении обережницы, работа встала.
— Нужда тебя привела, вой? — уважительно поклонился кузнец. — Меч поправить или наконечников для стрел отсыпать?
— Купца я ищу, которого до Свиркова проводить надобно.
Торговец поднялся с лавки и с достоинством поправил плетеную опояску. Лесана с любопытством посмотрела на мужика. Загорелое дочерна лицо с выгоревшими бровями и ресницами. Одежа добротная, ладно сидящая, но без вычуры. Сапоги разношены, стоптаны, но крепки, всяк опытный знает — новьё, оно тело трет, покуда не усядется.
— Ты старший? — девушка кивнула обознику. — Как величать тебя?
— Я — старший, — мужик вперил в нее острый пронзительный взгляд. — Дружей кличут.
— Лесана. Обоз твой поведу.
Девушка назвалась и пытливо посмотрела на торгового: промелькнет ли на лице досада, что ратоборец — девка? Иль проглотит? Не проглотил. Губы неодобрительно поджались. Недоволен. Но слова поперек не говорит.
— Сколько телег в обозе?
— Дюжина.
Обережница помянула Встрешника. Экая змеища! Чуть не на пол-версты растянется по дороге. Трудно с таким. Чуть сумерки забрезжат — сразу надо на ночлег вставать, не то не убережешь. Да и круг большой чертить придется. А народу, поди, на каждой телеге по двое, а то и по трое едет. Тьфу. Нэд, видать, решил, что после домашних щей с Лесаны можно три шкуры драть.
— Завтра с рассветом выходим, — тем временем сказала девушка купцу. — Половину серебряной куны за охрану ныне в казну Цитадели отдашь, остаток — мне в руки, когда до места доведу. Меня слушаться, как отца родного. Слово кто поперек скажет, пусть потом не ропщет. Все в обозе здоровы? Ни ран, ни крови ни у кого нет?