После я пошла к священникам, они начали читать стихи из Корана и благословлять меня. Потом они спросили меня о жизни и о том, не изменилось ли что-нибудь еще в моей жизни. Я рассказала им о смерти матери, и тут неожиданно воцарилось молчание. Мне объяснили, что если ты слишком любишь кого-то и слишком гордишься им, это может повредить тому, кто тебе так дорог. Чтобы до конца понять эти слова, мне нужно было услышать их их уст нескольких благочестивых, праведных, богобоязненных людей. Мама очень любила меня, и я всегда чувствовала всю силу ее любви. Она не могла знать, что ее родительская гордость, помноженная на восхищение, может пойти мне во вред. Я была Ахиллесовой пятой ее самоуважения, репутации и самооценки, но я не была ею самой. Я была самостоятельным отдельным человеком. А творение превзошло мастера, и она, как ни парадоксально, невольно завидовала мне.
Я целый час говорила с психотерапевтом, оплакивая годы, проведенные в слепоте, горюя по матери и жалуясь, что весь мой мир рухнул. Ушла от него в слезах, а ко мне домой прислали сиделку, чтобы ухаживать за мной и следить за моим состоянием. По настоянию сестры мне вкололи успокоительное. Сестра напугала меня, мол, если я откажусь от лекарства, у меня мозг взорвется. Я не стала сопротивляться, но и после укола вся дрожала. Мне было грустно, я чувствовала вину за свое счастье перед матерью и печалилась о ее утрате. Все эти годы она терпеливо служила мне опорой, глазами, чувствами. Мне ее страшно не хватало. Она оставила после себя такую рану, что даже вернувшееся зрение не могло залечить ее.
От того, что творилось в моей жизни, даже у слона случился бы сердечный приступ. А я просто сидела и плакала. Никогда в жизни я не плакала так, как в тот день, когда ко мне вернулось зрение.
Так многое нужно было наверстать, и я лелеяла каждое мгновение, наполненное светом. Я еле узнала свое отражение. Воспоминания о том, какой я была, мешали мне свыкнуться с этой незнакомой женщиной в зеркале. Мне пришлось закапать в глаза капли, потому что я боялась моргнуть. Я была рада, что вижу собственные руки, что могу уверенно, без страха сделать шаг. Меня переполняли счастье и благодарность, и я погрузилась в молитву.
Яссим прилетел в аэропорт Дохи, а мы с сестрой поехали его встречать. Он выглядел почти так же, как в день нашей свадьбы – за исключением нескольких седых волос на висках. Он чуть пополнел, и я стеснялась обнять его, пока не узнала его запах, его голос и энергию, которой он щедро делился со мной, когда мы были вместе. Я запуталась в собственных чувствах: привыкнуть к новому, постаревшему лицу мужчины, с которым я жила много лет, – это было психологически очень нелегко.