Оказывается, в Октябрёвке я пустила такие глубокие корни, что не могу без неё обойтись. Без неё – рационально и скучно.
‹11 октября 1978 г.›
Идут бесконечные дожди…Идут без конца те же тучи, гряда за грядой. День сплетён из ожидания. И лето как будто прошло. И жизнь тоже.
‹16 октября 1978 г.›
Покров (праздник) прошёл без снега. Это дивно. На следующий день дул тёплый ветер, сделалось тепло. Подарок с неба. Мы писали на лугу у реки.
Люди сошли с ума! Потому что спустили реку. Они рыскали по грязному илу и расстреливали щук и громадных старых карпов. Всё это скверно выглядело. Потому что люди были совершенно сыты, а рыбы в пустой реке совершенно беззащитны. Люди бегали и громко ругались. Лица их разгорячены, глаза тёмные от алчности. Выстрелы в реку гремели тяжким злым эхом. А солнце светило. Опушки таяли в золотом мареве. Травы шелестели. Пели маленькие перелётные птицы. Очень тягостное впечатление.
Захотела я написать работу далей дальних и лугов со стогом. Стог был взлохмачен, луг тепло-зелёный, а дальний бугор тёплый и строгий. На скороспелом этюде ничего не вышло. Композиция укорочена, не кончила, не ухватила. Да и солнце вышло и осветило дали. Жаль.
Хотела и вчера, и позавчера записать: делать работу по осенней палитре. Как на ней краски густы и прекрасны. На сложном фоне масляной доски. Описать невозможно, какие наслоения. Солнце – в центре – белила. Сияние жёлтых, оранжевых, красных до густых лиловых облетелых берёз; небо из синих и бирюзовых. Лимонная и нежно-зелёная земля до коричневых и чёрных, и вода, и ели – лапы, сине-зелёная палитра. Эх, ты!..
Писать в сочетании розовых и нежно-лиловых с зелёным.
‹2 ноября 1974 г.›
Как будто опять можно писать! С содроганием прочла, что было на первых страницах. Господи, помоги мне!
В этот стихший вечер, когда закончился месяц невероятного, неестественного надрыва в потугах добытья квартиры, когда это ничем не кончилось, а лишь отодвинулось и стало всё равно, когда кончилось всё: и выставка с моими малоудачными этюдами, и работа к празднику (такая трудная), всё в куче, и даже потеря друзей, наших молодых друзей, которые вдруг так легко отошли от меня, и я вижу злые отчуждённые глаза – в этот тихий вечер я опять хочу писать и опять делаю вид, нет, нет… Если бы это могло быть правдой! Если бы можно было стать самой собой! И захотелось писать людей, их страдания, их покорность.
‹Ноябрь 1974 г.›
Моя душа – как разбитое стекло. Она дрожит от каждого толчка. Почему так трудно сказать простые слова, Самые простые слова, Почему мы не говорим самого важного (И столько говорим ненужного?)