Вокруг по-прежнему суетились гражданские чиновники, упаковывая добро, похищенное из кремлевских подвалов. Тюки и ящики они запихивали в бездонные утробы своих экипажей, а что там уже не помещалось, искусно, по-хозяйски, увязывали и крепили на крышах. Постоянно сбивая с одежды горячую золу, Себастьян шел вдоль вереницы перегруженных повозок и карет. Барон Фен прикрывал лицо большим платком, сложенным в несколько слоев, но Себастьян узнал его по мундиру.
— Господин барон!
Дверца была закрыта, и барон ничего не слышал. Он дремал себе между беломраморных богинь, свернутых ковров и набитых мешков.
Себастьян постучал по стеклу, и дверца отворилась.
— Господин Рок, что вы тут делаете?
— Я был с его величеством…
— Однако же теперь вы не с императором! А ведь сегодня ночью вы должны быть на дежурстве?
— Да…
— Вы дезертир! Кому его величество будет диктовать свои послания, если пожелает того? Бегите, живо! Нет, постойте! Какое решение принял император?
— Вместе с начальником главного штаба он возвратился в свои апартаменты. Больше я ничего не знаю.
— Все, проваливайте! — сказал барон Фен, неожиданно резко хлопнул дверцей экипажа.
Как и большинство военных, д’Эрбини находил удовольствие в подчинении, что позволяло не утруждать себя никакими мыслями. Был он человеком простым, любил плотские наслаждения, и вкусы у него были самые обычные, как у всех. Бездействие мучило и утомляло его. Проблемы отдыха для него не существовало. Тоска вселенская — мусолить и пережевывать одни и те же воспоминания. Постоянное движение, перемены — вот что нужно было д’Эрбини.
Капитан и раньше терпеть не мог мадам Аврору и ее балаган — этих кривляк и притворщиц. Но его раздражение достигло предела, когда мадам Аврора во всеуслышание заявила, что капитан принес слишком скудный провиант, и что слова доброго от него не услышишь. Д’Эрбини что-то пробурчал в ответ и оставил ей свою долю осетра — лишь бы успокоилась. Затем он вышел и поднялся на колоколенку церкви, в которой нашла приют вся труппа. Ему хотелось изучить обстановку и наметить план дальнейших действий. По времени уже должно было светать, но никаких признаков рассвета капитан уловить не мог.
От чудовищных бесчисленных пожаров над городом образовалось густое черное облако дыма. Огненные столбы возносились к небу, словно торнадо. Д’Эрбини едва различал высокие крепостные стены Кремля. К этому часу пожары еще не охватили северную часть Москвы. Именно там капитан рассчитывал выбраться из города и, следуя вдоль реки, догнать однополчан. Он собрал своих неказистых бойцов, отругав при этом сержанта Мартинона за дурацкую ливрею, и велел выводить лошадей из церкви. Разбитые от усталости, комедианты, конечно же, не проснулись от звонкого цокота копыт уходящих лошадей…